— Ну ты, брат, даешь! — возмутился такому невежеству Амакаву. — Отрезают палец и затем посылают его родителям.

— А почему палец? — Тико отошел от решетки и снова сел на свою постель, запуская руку в чашку с кашей. — Не лучше ли голову? Когда наши самураи поссорились с самураями господина Таномы, он наш сосед, был бой, и всем, кто не был зарублен во время сражения, отдали приказ покончить собой. Потом отцу прислали такие ящички с головами наших самураев, тех, что показали свою храбрость во время сэппуку, похвалили. Потом отец собрал всех наших людей и попросил гонцов еще раз рассказать о доблести павших. Головы героев возложили на алтарь… — Тико обмакнул в соус кусочек рыбьего мяса и с наслаждением положил его в рот.

— Части тела присылают родственникам для того, чтобы содрать с них деньги, мол, не заплатите, получите своего сына по частям. А заплатите, вернем все, что от него останется. А если прислать голову… без головы человек не живет… Мне это отец рассказывал.

— Дедушка говорил, что платить за пленников — вздор и выброшенные деньги. — Тико доел пшенку, запив ее остывшим чаем.

— Мой бы отец, наверное, заплатил. — Амакаву сглотнул, силясь не заплакать. — Раньше заплатил бы, до того, как я… — Он запнулся и, сев на свое место, быстро принялся есть. — После того как я подвел его.

— А моя мама точно отдала бы за меня все свои деньги. — Тико посмотрел на Амакаву, глотая слезы. — Раз такое дело, брат, надо хотя бы подумать о том, чтобы умереть достойно, не опозорив свои семьи.

* * *

Когда комендант замка Фудзимото Мицусигэ-сан доложил своему князю, что из храма Соун, что возле деревни Хатадзюку, были доставлены тела убиенных мальчиков, Кияма сразу же решил не привлекать к этому делу Ала. Бедолаге и так досталось выше крыши. Поэтому взяв с собой одного только однорукого Такеси, которым он пользовался как записной книжкой, Кияма лично отправился на осмотр тел.

Мальчики не были подвержены сексуальному насилию, но следы пыток и некоторая схожесть жертв указывали на почерк негодяя.

Дорогой тела подгнили, вонь буквально резала глаза, но даймё мужественно не показывал, как ему плохо, стараясь выглядеть бодрым и веселым.

Выйдя из часовенки, где ему показывали тела, он велел немедленно предать их огню, дабы не распускать заразу, и тут же, уже не стесняясь Такеси, проглотил красноватую пилюлю, последнюю в небольшой ореховой шкатулке, которую Кияма извлек до этого из рукава.

— Последняя, — показав на странную штуку, прокомментировал он. — Теперь даже не знаю, как дальше.

— Из будущего? — У Такеси защемило в груди. Так вот почему плохо действовал яд! Почему старый черт Кияма оказался таким двужильным. Такеси вдруг захотелось припечатать со всей силы старого даймё кулаком в нос, но он вовремя сдержался, тряся головой.

— Я уже давно написал в орден, просил выслать мне целителя, — Кияма глотнул из фляжки, которую обычно носил с собой, — да вот боюсь, что не успеет он. Как думаешь, Такеси-кун, успеет или не успеет?

— На все воля Бога, — попытался улизнуть от ответа Такеси. — Успеет, конечно же успеет. — Он опустил взор на собственную флягу с отравленным саке, думая, как бы теперь навязать князю новую отраву. Впрочем, пока что даймё не гнал его от себя, времени до заката еще было более чем достаточно для того, чтобы Кияма не один раз решился промочить горло. Да и о проклятом противоядии из будущего тоже не следовало забывать, кто его знает, как оно действует и насколько времени его хватит, быть может, одну стражу, а может, и все три…

В любом случае у него оставалось достаточно времени для того, чтобы попытаться еще раз отравить Кияма и успеть покончить с собой.

Глава 22

СЕМЕЙНЫЙ СОВЕТ

Два самурая решили проверить друг друга на выдержку и, придя на пасеку, перевернули и порубили мечами все ульи, после чего остались ждать, кто не выдержит первым. При этом один самурай чинно сел на землю рядом с порушенными ульями, ожидая, пока пчелы облепят его с головы до ног. Другой же бегал, прыгал, отбиваясь от пчел.

В результате пчелы слегка покусали первого самурая и заели до смерти второго. То же самое можно сказать и о нашем уме. Правильный ум спокоен. Неправильный находится в постоянном движении.

Токугава-но Иэясу. Из книги «То, что должен знать истинный самурай»

Фудзико написала мужу в замок сразу же после того, как из деревни Миясу в паланкине была доставлена Тахикиро с известием о том, что отряд попал в засаду и Амакаву пленен. К сожалению, воительница не могла добавить к сказанному ни одного слова, а только рвалась в бой, пытаясь убедить сестру, что сумеет отыскать похитителей и отбить мальчика.

Где искать? Как искать?!

Фудзико отправила гонцов к Алу и в монастырь к деду Хиромацу. Хиромацу появился первым. Огромный, похожий на здоровенный валун, он грузно выбрался из седла и с неожиданной прытью для своего богатырского телосложения оказался на земле. При этом его могучий конь чуть не рухнул от изнеможения. Было видно, что бывший главнокомандующий войсками Токугава гнал его всю ночь.

— Коня вытереть и не поить, — не глядя бросил он прислуге, проследовав в дом, где на пороге его уже ждали Фудзико и Тахикиро, под глазами последней набрякли багровые мешки крови, на лбу красовался здоровенный синяк.

Следом за Хиромацу на худенькой лошаденке в яблоках трусил лупоглазый коротышка с паучьими лапами и сильно ввалившимися, как у рыбы камбалы, щеками, представившийся монастырским лекарем.

Медицинский осмотр и разговор решили совместить, так как Хиромацу не собирался тратить лишнего времени. Услышав о приезде прадеда, с рыбалки спешно воротились оставшийся за отца Минору и его новый слуга и оруженосец Гёхэй, тот самый, которого Ал пощадил во время казни разбойников. Он явился в Иокогаму через три дня после того, как туда была доставлена Тахикиро, и сразу же был зачислен личным слугой и оруженосцем Минору. Все эти дни юноши были неразлучны, кроме того, Гёхэй был свидетелем пленения Амакаву, поэтому Фудзико разрешила ему присутствовать на семейном совете, с той лишь оговоркой, что он должен был сидеть у дверей, а не рядом с прочими господами. Впрочем, оттуда он мог все самым наилучшим образом видеть и слышать.

На обязательном присутствии Гёхэя настоял также Хиромацу,