стаканам. Увидев её, один из них сказал — вдруг, откуда не возьмись, появился в рот еб…сь — они заржали, а она посмотрела на стакан, наполненный до краёв. Нутро, горело так, что казалось, если она не выпьет сейчас, то немедленно умрёт.

— Что? — Спросил парень, держащий полный стакан. — Выпить хочется? — Она сглотнула слюну и, стыдясь своего желания, прохрипела, хочется.

— Пожалуйста — он протянул ей стакан — только сначала отсоси. — Они снова заржали.

А она вздрогнула, и почувствовала отвращение, к самодовольному, и наглому хаму. Ей захотелось крикнуть, топнут ногой, обругать, назвать его самым гадким словом, какое, она только могла вспомнить. Но пропитанное похмельем сознание, опутало её волю.

— Ну — повторил он, протягивая стакан.

Она подошла, молча опустилась на колени и расстегнула ему штаны.

Потом, когда она сидела с ними на скамейки, а они под гогот раздевали её и мяли грудь, она думала — ничего, хорошие, весёлые ребята.

Чувство…

Она дрожала и куталась в плед. Пальцы нервно теребили серую шерстяную нить, торчащую из вязаного полотна. Под глазами темнели мешки. Тело пахло продуктами распада спиртосодержащих напитков.

— Вы не думайте, я не какая-то там — она сняла ворсинку с пледа и стряхнула её на пол. Я его вытяну. Он у меня уже не так пьёт как раньше. — Она потеряла нить, и стала искать её глазами.

Он нашёл её три дня назад, на детской площадке. Она сидела на маленькой скамейке, в компании завсегдатаев, импровизированной рюмочной. Коричневая жидкость, из бутылки со смазанной надписью коньяк, текла в пластиковые стаканы, под одобрительные голоса. Компания радостно загудела, когда он подошёл к ней, и пропел.

— У неё голубые глаза, и дорожная, серая юбка.

Она протянула ему полный стакан и бутерброд. Он выпил, бросил стакан под ноги и сказал — гусары не закусывают.

Потом вся компания перебралась к нему домой. Она колдовала на кухне. Бегала в магазин за коньяком. Не пропускала ни одного тоста, и не сводила с него своих влюблённых глаз. Пока алкоголь не свалил её с ног, и она не уснула в компании уставших от потребления тел.

Утром он целовал ей ноги, и просил спасти его. Она приготовила завтрак и сбегала за коньяком. Потом она ещё несколько раз бегала за коньяком, а он называл её святой Магдалиной, так она прожила с ним неделю. Через неделю, у неё кончились деньги, и он выгнал её.

— Вы не думайте — она нашла нить на пледе — я нужна ему, он любит меня, и не может без меня. Я спасу его вот увидите.

— Сука! — Закричал он из окна. — Пошла вон отсюда, сука конченная.

Окно захлопнулось. Она потянула нить, и плед стал распускаться. — Я нужна ему, я спасу его. — Повторяла она, свою мантру, глотая коричневую жидкость из бутылки со смазанной надписью коньяк.

В яме

Утро рассыпалось. И заискрилось в каплях россы. Шамиль проснулся и долго лежал в мокрой траве. Соображая где он, и как сюда попал. Голова, расколотая как грецкий орех, была погружена в последствие трёх дневного запоя. Мысли скользили, падая камнем вниз, всякий раз, когда пытались выбраться из тёмной ямы. Солнце, тянуло свои лучи, как когда то мать, протягивала руки к нему в колыбель. Он ухватился за них, и выбрался из ямы.

Старенькая нива неслась по горной дороге, поднимая клубы пыли за собой.

— Шамиль Бекбулатович, — На дорогу выбежала женщина. Шамиль остановил машину.

— Что случилось?

— Скорее, Васька, жену убивает.

— Садись, поехали.

Васька, парень двадцати семи лет. Пьёт постоянно, иногда его клинит, и тогда жене с детьми приходиться прятаться. Сегодня утром со двора Васьки донёсся шум. Что-то падало, и разбивалось. Васька матерился, бил посуду, потом схватил топор и стал рубить дверь в комнату, где от него закрылась жена с детьми.

— Убью, суку, кричал Васька, вгоняя топор в дверь.

— Васька опять пьяный, говорили соседи. Надо бы за доктором послать. — Послали. Доктор приехал быстро. Он вышел из нивы и прошёл в дом.

— Василий. — Позвал доктор.

— Уйди Шамиль.

— Дело есть к тебе.

— Потом Шамиль.

— Не могу потом. Барана режу, помоги. Никто лучше тебя не сделает. Посидим, выпьем, с женой после разберёшься. — Васька вогнал топор в косяк, и сказал. — Пошли. — Васька сел в ниву, а доктор уколол его в руку. Васька, дёрнулся. — Тихо, — Сказал доктор. — Витамины, что б руки не тряслись, а то барану больно будет. — Васька расслабился и уснул.

— Скажите жене пусть выходит. На месяц я его пристрою. — Сказал доктор соседям и уехал.

Дорога от психбольницы, куда доктор определил Ваську, шла по предгорью. Большие зелёные холмы, покрытые низкими деревьями, то возвышались над дорогой, то подхватывали её и поднимали к облакам. Машина, преодолевала подъём, и, пройдя вдоль кукурузных полей, летела вниз. Туда, где между холмами текла, извиваясь, синей полоской река. Река была узкой и мелководной. Она струилась, огибая серые валуны. Воздух возле неё был напоён прохладой. Вода в ней, несмотря на тридцати пяти градусную жару, была ледяной. Нива сошла с дороги, и остановилась в тени тутового дерева. Чёрные сочные ягоды, как тучные гусеницы лежали на зелёной траве, забрызганной тёмной тутовой кровью.

— Здорово Шамиль.

— Здорово Степан. Как рыбалка.

— Две форели за час.

— Хорошо.

— Да где там хорошо. Вот вчера было хорошо. С десяток поймал за полтора часа. Вот таких… и он показал с пол руки.

— Да ты ври, да не завирайся. Форель такого размера в этой реке не поместится.

— Не хочешь не верь.

— Ладно. Верю.

— Куды опять мотался?

— В психбольницу.

— Возил кого?

— Ваську.

— Ему там уже прописаться пора. — Степан достал флягу. — Будешь?

— Нет, не хочу.

— Чего?

— А, ничего. Живём как в яме. Кругом грязь, пьянство, драки, лица опухшие, потерявшие всякий облик. И детей туда же тянем.

— Горбатого могила исправит. — Сказал Степан — Отхлебнул из фляги и закусил тутовой ягодой. — Жену с детьми жалко.

— Гуляла бы меньше.

— А как от такого мужа не гулять.

— Тебя Шамиль послушай, так она ангел.

— Нет, не ангел. Но и смерти от топора не заслужила. Взяла! — Леска натянулась, и Степан вынул из воды рыбу. Округлая пятнистая, с лимонным брюшком, она билась о жёсткую, и неприветливую землю. — Ладно, удачной тебе рыбалки Степан.

— И тебе лёгкого пути. — Мотор заурчал, и нива пошла к дороге, оставляя за собой клубы пыли.

Едва машина подкатила к дому. Как к ней подошла Марина. Марина красивая тридцатилетняя баба. Но красота её беспутная, как