Шрифт:
Закладка:
— Интересно, а сколько на небе звёзд? — Спросил мальчик, сорвал травинку, и прижал её зубами. Сладкий, зелёный сок брызнул ему на язык.
— Это никому не известно. — Ответил старик. И поправил горящую ветку. Огонь затрещал, и искры взлетели в темноту.
— Говорят учёные, уже все звёзды сосчитали. — Ответил мальчик.
— Может и сосчитали, на то они и учёные.
— Я когда вырасту, тоже стану учёным.
— Вот тогда и скажешь мне, сколько на небе звёзд. — Усмехнулся старик.
— Не скажу. — Возразил мальчик.
— Почему? — Удивился старик.
— Ты к тому времени, уже будешь совсем старый, и может быть, даже умрёшь.
— Может и умру. — Согласился старик. — Учиться, на учёного долго. Много лет пройдёт, пока выучишься.
— А когда люди умирают, куда они деваются?
— Тело в землю уходит, а душа на небо.
— На звёзды? — Спросил мальчик.
— Может и на звёзды. — Ответил старик и посмотрел на небо.
— На ту. — Мальчик показал пальцем на самую яркую звезду.
— Может и на ту. — Ответил старик.
— Я когда стану учёным, полечу на ту звезду. А ты уже будешь там?
— Может и буду.
— Обязательно будешь. — Сказал мальчик. Потом подумал и спросил. — А лошади на той звезде есть?
— Должны быть. — Сказал старик, потом подумал и добавил утвердительно. — Есть! Как же без лошадей? Без лошадей на звезде никак нельзя.
— Это хорошо, сказал мальчик — и посмотрел на пасущихся лошадей — без них на звезде и делать будет нечего.
— Это верно. — Согласился старик, и, раскинув старый тулуп, лёг. — Давай спать. Вставать скоро.
— Он закрыл глаза и захрапел. А мальчик ещё долго лежал и глядел на звезду. Пока не увидел звёздных лошадей мчащихся по млечному пути, высекая из него звёздные искры.
Семён
Вечер только начал вступать в свои права, когда Семён, отмахнулся, от назойливого комара, налил себе стакан самогона, громко выдохнул, и залпом осушил стакан. Он поморщился, поднял с земли алычу, и сунул её в рот. Кислый сок алычи сбил вкус сивушных масел, и Семён с наслаждением ощутил, как самогон растекается по всему телу. В голове стало светло и уютно. Мысли обрели ясную, и вполне законченную картину. После второго стакана, мир стал расщепляться, и Семёну захотелось философствовать и рассуждать. После третьего стакана, уже ничего не хотелось. Семён просто смотрел на рассыпанную деревом алычу, и мычал случайно всплывший в памяти мотив. Перед ним воскресали и проплывали картины прошлого.
— Зараза ты Катька. — Говорил он, млея от счастья переполнявшего его.
— Зараза. — Говорила Катька и обнимала его сзади руками. — Такую, и полюбил.
— Такую и полюбил. — Соглашался Степан, выдыхая слова. Чувствуя, как их тяжесть саднит душу. — Только ты бы, аккуратнее была на поворотах.
— А не могу я аккуратнее. Скучно мне. Я жить люблю. Да так, что б, чертям, тошно было. По мне если любить так на всю катушку, а если скучно стало, так уж не обессудь, прошла любовь.
— Так ведь не любовь это.
— А что?
— Инстинкты животные.
— А что ж, по-твоему, любовь? Ритуальные поцелуи? Совместные воскресные обеды? Ровная, наглаженная супружеская постель, и честно исполненные обязанности, раз в неделю? Нет уж, мне страсть нужна. Что бы горело всё внутри, что б жарко было, от наготы. А как остыло, так и к чёрту такое гнездо. Я птица вольная, на одном месте долго не усижу.
— Мешаешь ты всё в кучу без разбора. А ведь любовь она не только страсть, она ещё и терпение, груз не лёгкий, крест, если хочешь. И его нести нужно.
— Кому нужно?
— Тому, кто любит, нужно.
— Тому, кто терпит, нужно. А тому, кто любит, не нужно. Тому лёгкость нужна, а нет её, так и любви нет. Понял?!
— Всё это от того, что дури в тебе много, сладенькое любишь, вот на сливки то, и заришься.
— Зато ты правильный, а через это скучно мне с тобой становиться. Вот уйду я от тебя…
— Не говори глупостей.
— Ах, какого мальчика я сегодня видела, ммм… красив как бог, волосы русые, глаза голубые, руки, руки сильные…
— Прекрати, меня выводить.
— А то, что зарежешь.
— Может и зарежу.
— А ты мог бы?
— Не знаю, лучше не пробовать.
— Нет, не смог бы, слишком рассудительный. Такие как ты на безрассудство не способны. — Она оттолкнула его.
— Куда ты?
— А куда душе угодно, туда и пойду. Тебе, что за дело? Я птица вольная. Куда хочу, туда лечу, где хочу, там и сяду. А если петь стану, то по своей, не по чужой воле.
— Хватит. Выходи за меня — он обнял её.
— В неволю зовёшь. Зачем? Я ведь гнезда не совью. Пусти лучше.
— Не пущу.
— Смотри, жалеть потом будешь, да поздно будет.
— Это ты сейчас дуркуешь, а как, заживём, наладиться всё, по-другому заговоришь.
— Не будет по-другому, только по-моему. Пусти, говорю!
— Нет!
— Ну, что ж, смотри — и она укусила его за руку, кровь брызнула на рубаху.
— Зачем?
— Это, что б ты этот день на всё свою жизнь запомнил, а теперь вяжи, да покрепче, а то не ровен час сбегу.
Семён поднял алычу и потёр е о рукав. Красная кожица алычи вспыхнула огнём.
Жили они вместе уже полгода. Семён работал на двух работах. Дома только ночевал. Катька не работала, но и дома не сидела. Пропадала со своими многочисленными друзьями. Нередко приезжала со всей своей компанией, и гуляла до утра, с музыкой и танцами. Семён увещевал её, после, но Катька, только усмехалась — Сам такую выбрал теперь, терпи.
— Смотри Катька, доиграешься — говорил Семён.
— Что, бить будешь?
— А хоть бы и так. — Отвечал Семён.
— Пальцем тронешь, не увидишь меня больше.
— Замучила ты меня совсем. — Сдавался Семён.
— Ну, прости меня — обнимала его Катька — ну, что ж сделать, если я такая. Сама понимаю, что трудно тебе со мной, но ведь говорила я тебе, что не сахар я. Сам выбрал эту стезю.
— Сам, соглашался Семён. И всё шло тем же чередом.
Однажды, Катька пропала. Три дня её не было. Семён с ног сбился в поисках жены. Наконец узнал, где она. Приехал на чужой двор. И застал там её пляшущую цыганочку. Пьяная компания аплодировала, а Катька, выводила босыми ногами узоры, поднимая, пыль с земли. Семён подошёл к ней и взял за руку.
— Что?! — Катька взглянула на него, как ножом полоснула.
— Пошли домой.
— Пойду, когда сама захочу.
— Пошли. — Настаивал Семён.
— Пусти! — Бросила ему Катька — а то… — Она глянула на его
