Шрифт:
Закладка:
Она сбивается на вопросы про дочь.
Спрашивает и отвечает сама себе, рассуждает.
Пока мы идем, петляем по дорожкам Цветочного сада, почти бежим по главной аллеи парка, которая заканчивается как-то вдруг, как и сам парк. Мы же оказываемся на улице, среди каменных домов и асфальтовых дорог, что после зелённых коридоров сада другим измерением кажутся.
Впрочем, то лирика.
А я звоню в который раз Север.
— Дим? — Ветка всё же отвечает, спрашивает громко. — Что случилось? Ты пять раз набрал. Алло… Проклятье, а не связь! Дим, тут ловит плохо. И шумно. Я тебя не слышу. Алло… У нас все хорошо, слышишь?!
— Слышу, — я выдыхаю и даже локоть Агнешки отпускаю, торможу. — Я скоро приеду. Не отходи ни на шаг от Йиржи, поняла?
— Да, я поняла. Ты представляешь, тут Любо… — Север не договаривает.
И короткие, пульсирующие, гудки я пару секунд слушаю.
Мне нужно в Кутна-Гору, срочно.
И поезд, собирающий все остановки и пересадки, не подойдет.
— Где здесь можно арендовать машину?
— Машину? — Агнешка переспрашивает, морщит лоб, который пальцами тут же трет, крутит головой по сторонам. — Машина! Я… я могу дать вам ту, на которой приехала. Дом в пригороде, далеко, а транспорт…
— Отлично, — я бормочу себе под нос, иду следом за ней вдоль припаркованных у обочины автомобилей, — просто восхитительно.
— Что?
— Того, — я хмыкаю, кажется, нервно, разворачиваюсь к ней. — Ты сейчас пойдешь в полицию и всё им рассказываешь. И попытаешься дозвониться вот по этому номеру. Дай телефон. Его зовут Теодор Буриани, ему ты тоже всё расскажешь и скажешь, что… что Войцех идет за Кветославой Крайновой.
И очень повезет, если ищет он её пока в Праге.
Мы ведь из квартиры чёрным ходом и, что называется, задними дворами выбирались. И проследить куда уехала Север, он не мог.
Надеюсь.
Очень, мать его, надеюсь.
— Я не пойду. Он узнает, — головой Агнешка мотает отчаянно, тормозит, не давая сесть в машину, удерживает. — Димо! Он предупреждал, что если я сунусь в полицию, то буду умирать дольше пана Герберта. А его… долго… он говорил и…
— Он тебя запугивал, — я произношу проникновенно, отцепляю от себя её руки, чтобы в кулаки холодные пальцы сжать, накрыть своими руками. — Послушай меня, тебе нельзя возвращаться в тот дом. Если Войцех вернется, то убьет тебя. Никто не оставляет свидетелей, а ты знаешь слишком много. Ты должна пойти в полицию, чтоб спасти и себя, и дочь. Это единственный шанс выжить.
— А ты?
— А я поеду к Вете. Ему сейчас нужна она, — я отвечаю через силу.
Всё же сажусь в машину, чтоб дыхание задержать, а после выдохнуть. Надо… надо дышать и не слушать поселившийся в ушах горячий и протяжный звон, грохот крови и призрачный скрежет металла.
Крик Алёнки, последний.
Я… я смогу.
Мне надо к Север, мне как можно быстрее надо добраться до неё, опередить Войцеха, у которого времени было много, он мог уже успеть понять, где она. Он уже может ехать в Кутна-Гору или быть там, наблюдать среди толпы за Север и удобный момент выжидать.
Твою мать!
Я ударяю по рулю, только вот боли не чувствуется. И я смотрю на дрожащие пальцы, которыми руль надо как-то держать.
И ехать я должен.
— Димо, постой, — Агнешка, чтоб её, стучит в окно.
И зубы я сцепляю, сжимаю кулаки, чтобы она не заметила.
Не увидела, как мои руки трясутся.
— Я… я пойду в полицию. А ты будь очень осторожен. Войцех — страшный человек. И он не один. Кажется. Нет, я уверена, что он не один. Они так разговаривали…
Надо спросить, кто.
Но я молчу, только смотрю на неё, а она пожимает плечами, отвечает, кривя виноватую улыбку:
— Я видела его только раз. Не знаю имени, Войцех называл его Вороном. Он такой… представительный, важный… И он знаком с Кветославой…
Глава 51
Апрель, 25
Кутна-Гора, Чехия
Квета
— Всё будет, будет хорошо, обязательно и как-нибудь, — Йиржи припевает себе под нос, обводит тоскливым взглядом площадь, по которой рыцари прошлой эпохи прохаживают, ведут некоторые из них за собой лошадей.
Что в доспехи тоже обряжены.
И морды их, закованные в железо, оттого инфернальными кажутся. Бряцает тихо сбруя, стучат по камням подковы, а отблески разведенных костров пляшут на металлической глади, усиливают впечатление нереальности.
Средневековья, которое вдруг вернулось, оказалось куда ближе, чем подумать было можно. И потому в поисках Ворона я головой невольно кручу, выискиваю чёрный плащ-домино среди ряженой толпы.
Фрейлин и шутов.
Акробатов, что в немыслимую фигуру, взлетая друг другу на плечи, собираются, а после рассыпаются, разбегаются по сколоченной для праздника сцене, на которой ещё недавно актеры играли.
Умирали, рассказывая историю трагической любви.
И староста, толкая речь, на этой сцене уже тоже выступил.
— Терпение и смирение, отважный рыцарь, осталось пережить танцы и торжественное отбытие нашего короля Вацлава, — я говорю бодро.
Обнадеживаю, стряхивая невидимую нитку с плеча верного оруженосца Вацлава Четвёртого, который всё шествие в хвосте процессии плелся, демонстрировал всем видом верноподданнические чувства.
И хорошо, что хотя бы забрало Йиржи опустил: выражение его лица пани Магда вряд ли бы перенесла спокойно. Она и так с завидным постоянством недовольно на нас поглядывала, грозила украдкой кулаком.
— Ты танцы эти видела, прекрасная дама? — он интересуется обреченно, взирает на меня и с печалью, и с почти жалостью. — Нормальные люди такое не танцуют. Они такое даже не знают. Ты вот о рафти-тафти слышала?
— Нет.
— И я нет, а моя Магдичка добавила его в список обязательных. Вот кто, по её хорошему о нас мнению, это танцевать будет, а?
— Подозреваю, что мы, — я вздыхаю тяжело.
Разглядываю жонглеров, которые факела над собой вертят, перекидывают друг другу. Успевают прокрутиться вокруг своей оси, пока подброшенный ввысь факел, возвращаясь, падает будто с неба, ловится в последний момент.
И собравшиеся у сцены зрители им бурно рукоплещут.
— Дим не звонил? — Йиржи, пихая локтем в бок, тему переводит.
Или озвучивает то, что думается и мне, и ему.
Переживается.
— Звонил, — я отвечаю медленно, тщательно выверенным голосом, в котором ни волнения, ни тревоги нет. — Он уже в Кромержиже. Всё в порядке.
— Конечно, в порядке. Не ему же весь вечер будут оттаптывать ноги, — Йиржи брюзжит старательно и показательно.
Но я улыбаюсь.
И за это брюзжание я ему благодарна.
— Йиржи Варконьи, ты так и не проникся оказанной нам
