Сотни новобранцев, из которых в большинстве своем состояли части 27-й пехотной дивизии, сложили головы в оборонительных боях на подступах к Смоленску. Дивизия генерала Неверовского, приняв на себя удар превосходящих сил противника, почти полностью полегла; путь к древнему городу был усеян телами погибших русских солдат.

Заслуга спасения разгромленного отряда Неверовского принадлежит генералу Багратиону, который, узнав, что отважные новобранцы оборонялись против передовых частей Мюрата в течение целого дня, послал к ним в подмогу 7-й корпус генерала Раевского. Однако этот эпизод войны Багратион запомнит по другому поводу.

Как уже было сказано, князь Петр Иванович недолюбливал не только Барклая-де-Толли, но и всех «немцев», служивших в русской армии. В одном из своих донесений в Петербург Багратион писал: «…Я никак вместе с министром не могу. Ради бога, пошлите меня куда угодно, хотя полком командовать в Молдавию или на Кавказ, а здесь быть не могу; и вся главная квартира немцами наполнена так, что русскому жить невозможно и толку никакого нет. Ей-богу, с ума свели меня от ежеминутных перемен…»

И случай, произошедший в корпусе генерала Раевского, подтвердил опасения Багратиона. В арьергарде Раевского должна была идти 2-я гренадерская дивизия под командованием принца Карла Мекленбургского. Однако после получения приказа на выдвижение корпус не мог тронуться с места в течение трех часов. Причина произошедшего вскоре была выяснена. Как оказалось, принц накануне, что называется, сильно перебрал, из-за чего на следующее утро проснулся слишком поздно. Именно поэтому гренадеры отправились в путь с недопустимым опозданием. Когда о случившемся доложили Багратиону, он не мог сдержать праведного гнева:

– Выходит, пока новобранцы Неверовского проливали кровь, этот выпивоха-немец просто-напросто дрых! Да его расстрелять мало!..

Обиднее всего было то, что «немца» не то чтобы расстрелять, но даже нельзя было надлежащим образом наказать: Карл Мекленбургский приходился императору Александру дальним родственником…

* * *

С юга к Смоленску подходили отборные части Мюрата, Нея и Даву. Французы, поджидая Наполеона, разглядывали в подзорные трубы смоленские колокольни. После прибытия к стенам города главнокомандующего с гвардией было решено, обложив Смоленск со всех сторон, приступить к его бомбардировке. С первыми же выстрелами французских мортир из глубин смоленских предместий повалил густой дым… Силы были неравны: 182-тысячной армии Наполеона противостоял всего лишь 13-тысячный корпус генерала Раевского. (Для усиления частей корпуса из госпиталей были срочно выписаны сотни выздоравливающих и легкораненых, способных держать в руках винтовку.) Однако для отважных защитников города численность нападавших, казалось, ничего не значила. Французы удивленно таращили глаза: отбит первый штурм, второй, третий…

Барклай-де-Толли и Багратион находились в тридцати верстах от города, поэтому прийти на помощь могли не раньше следующего дня. Понимая обреченность попыток отстоять город, генерал Раевский, тем не менее, не терял надежды на подкрепление. Вскоре пришло сообщение, что к нему на помощь спешит Багратион. «Дорогой мой, – писал он в депеше Раевскому, – я не иду, я бегу, желал бы иметь крылья, чтобы скорее соединиться с тобою!»

Как бы то ни было, первый день штурма Смоленска обернулся для французов лишь большими потерями. К вечеру к Смоленску подошла вся русская армия. Ночью изрядно поредевший 7-й корпус Раевского был заменен 6-м корпусом генерала Дохтурова, которому придали остатки частей Неверовского, 3-ю дивизию Коновницына и кавалерию генерала Уварова.

Дмитрий Сергеевич Дохтуров на тот момент лежал в горячке. Узнав об этом, Барклай-де-Толли усомнился, сможет ли генерал возглавить оборону Смоленска. Однако, прочитав письмо главнокомандующего, он воскликнул:

– Лучше умереть на поле сражения, нежели на кровати…

Солдаты Дохтурова, как и новобранцы Неверовского, показали себя героями. С рассветом (в 4 утра) противник обрушил всю мощь своих пушек на защитников города. Вслед за обстрелом в атаку пошли кавалерия и пехота. Но всякий раз французы откатывались назад.

Из мемуаров бригадного генерала графа Сегюра:

«Развертывая штурм, наши атакующие колонны оставляли длинный и широкий след из крови, раненых и мертвых. Говорили, что один из батальонов, повернутый флангом к русским батареям, потерял целый ряд в своем подразделении от единственного ядра. Двадцать два человека пали разом».

Выполняя приказ генерала Дохтурова, Уваров атаковал гвардию Наполеона, вследствие чего на русских кавалеристов был брошен корпус Даву. Завязалась кровавая рубка – с лязгом стали, криками, стонами и конским ржанием… Обе стороны несли большие потери. Во время боя генерал Уваров был ранен картечью в левое колено; потерявшего сознание командира солдаты вынесли с поля битвы.

Бой продолжался до вечера. Город был объят пламенем.

Федор Глинка: «Наполеон приказал жечь город, которого никак не мог взять грудью. Злодеи тотчас исполнили приказ изверга. Тучи бомб, гранат и чиненых ядер полетели на дома, башни, магазины, церкви. И дома, и башни, и церкви объялись пламенем – и все, что может гореть, запылало…»

Дать генеральное сражение в районе Смоленска для русской стороны, понимали в ставке Барклая, было крайне невыгодно. Хотя бы потому, что Наполеон мог обойти русскую армию с востока, а то и вовсе, расколов на части, разбить поодиночке. Исходя из этих соображений, Барклай-де-Толли, опасаясь быть отрезанным от Московской дороги, отправил армию Багратиона к Валутину с целью защиты путей отхода.

С наступлением темноты пожар в городе только усилился. Неожиданно посреди ночи французов разбудил страшный взрыв: на воздух взлетели пороховые склады. Это саперы Дохтурова, выполняя приказ Барклая-де-Толли, уничтожили все запасы пороха, после чего покинули город.

«Опламененные окрестности, густой разноцветный дым, багровые зори, треск разрывающихся бомб, гром пушек, кипящая ружейная пальба, стук барабанов, вопль, стоны старцев, жен и детей, весь народ, упадающий на колени с возведенными к небу руками, – вот что представлялось нашим глазам, что поражало слух и что раздирало сердце, – вспоминал очевидец событий Иван Маслов. – Толпа жителей бежала от огня, не зная куда… Полки русских шли в огонь, одни спасали жизнь, другие несли ее на жертву. Длинный ряд подвод тянулся с ранеными. В глубокие сумерки вынесли из города икону смоленской богоматери, унылый звон колоколов сливался с треском падающих зданий и громом сражения».

В смоленских церквах третьи сутки подряд шла служба…

* * *

В четыре часа утра 6 (18) августа в Смоленск вошли части маршала Даву. Однако русский арьергард, обороняясь, продолжал удерживать неприятеля. Даже когда генерал Коновницын отдал приказ отходить, многие отважные стрелки, рассыпавшись по садам и оврагам, продолжали сражаться с врагом в одиночку.

Из воспоминаний французского артиллерийского полковника Фабера дю Фора:

«В особенности между этими стрелками выделился своей храбростью и стойкостью один русский егерь, поместившийся как раз против нас, на самом берегу, за ивами, и