Шрифт:
Закладка:
Вот еще одно воспоминание – кавалерийского полковника Мишеля Комба:
«Сила атаки и стремительность преследования дали неприятелю лишь время разрушить мосты, но не позволили ему эвакуировать раненых; и эти несчастные, покинутые таким образом на жестокую смерть, лежали здесь кучами, обугленные, едва сохраняя человеческий образ, среди дымящихся развалин и пылающих балок. Многие после напрасных усилий спастись от ужасной стихии лежали на улицах, превратившись в обугленные массы, и позы их указывали на страшные муки, которые должны были предшествовать смерти. Я дрожал от ужаса при виде этого зрелища, которое никогда не исчезнет из моей памяти. Задыхаясь от дыма и жары, потрясенные этой страшной картиной, мы поспешили выбраться за город. Казалось, я оставил за собою ад».
Судя по воспоминаниям главного хирурга наполеоновской армии генерала от медицины Доминика Жана Ларрея, у французов с организацией медицинской помощи также не все обстояло блестяще. Что уж говорить о тяжелораненых из числа пленных, которые, умирая, зачастую оставались без всякой медицинской помощи, так и не дождавшись простой перевязки…
Вот что по этому поводу вспоминал старший хирург Главной квартиры 1-го армейского корпуса Франсуа Мерсье[170]: «Во всех других войнах раньше мы никогда не делали никакого различия между ранеными французами и врагами. Но на сей раз, когда мы были совершенно бессильны облегчить страдания даже своим близким, всех остальных были мы принуждены предоставлять их собственной участи. Конечно, такое отношение эгоистично, но точно так же вынужден поступать каждый, если во время кораблекрушения он видит, что не в состоянии спасти всех еще держащихся на поверхности воды; он, естественно, протянет прежде всего руку помощи своим братьям…»
Проблемы с ранеными у французов начались еще с Витебска.
Арман де Коленкур: «По возвращении в Витебск император прежде всего посвятил свои заботы продовольственному снабжению и госпиталям. Мне было поручено осмотреть госпитали, раздать деньги раненым, успокоить и ободрить их. Я выполнил, как мог, эту миссию, скорбную и опасную, ибо всюду были заразные. Эти несчастные терпели самые жестокие лишения, спали просто на полу, бóльшая часть даже без соломы; все они находились в самом неблагоприятном положении. Очень многие из них, в том числе даже офицеры, не были еще перевязаны. Церкви и магазины – все было переполнено: больные и раненые в первый момент были смешаны в одну кучу. Врачей и хирургов было слишком мало, и их не хватало. К тому же у них не было необходимых материалов – ни белья, ни медикаментов. За исключением гвардии, которая сохранила кое-что, перевязочные пункты всех других войсковых частей не имели даже ящиков с набором инструментов; они остались позади и погибли вместе с повозками, которые пришлось бросить на дорогах из-за падежа лошадей».
Войдя в Смоленск, французы в спешном порядке принялись организовывать госпитали для своих раненых, которых, судя по данным все того же лейб-хирурга Ларрея[171], было не менее шести тысяч; ну а до русских тяжелораненых никому не было никакого дела…
Цезарь де Ложье: «Проходя по городу, мы замечаем, что здания, пощаженные огнем, превращены в госпитали для больных и раненых. К несчастью, большое количество последних нуждается даже в соломе и должно долго ждать первой перевязки! Но немногое может быть найдено в этом городе для оказания врачебной помощи. Средства, которыми здесь располагают, далеко не достаточны, чтобы облегчить столько страданий. Уже со второго дня все было исчерпано. Хирурги должны пользоваться бумагой и паклей вместо корпии, делать бинты из найденных в архивах бумаг; доктора теряют голову. Один из госпиталей, заключающий в себе сто раненых, оставался без врачебной помощи в течение двадцати четырех часов! Генерал Рапп, случайно вошедший в эту обитель отчаяния, выходит оттуда в ужасе и пускается на поиски за хирургами и за лекарствами…»
Смоленск пал. Голодные французские солдаты в уцелевших предместьях города грабили дома и мыли в Днепре уставших лошадей…
«Мой друг! Я в Смоленске с сегодняшнего утра. Я взял этот город у русских, перебив у них 3 тысячи человек и причинив урон ранеными в три раза больше. Мое здоровье хорошо, жара стоит чрезвычайная. Мои дела идут хорошо…» Это из письма Наполеона императрице от 18 августа.
Согласно довоенной переписи населения, в древнем городе Смоленске проживало около шестнадцати тысяч человек. После прихода французов там набралось не более тысячи…
«Целые семьи, покрытые лохмотьями, с выражающими ужас лицами, в слезах, изнуренные, слабые, голодные, съежились на плитах вокруг алтарей, – вспоминал Цезарь де Ложье. – Их взгляды, устремленные на нас, выражали тоску; все дрожали при нашем приближении; еще немного, и эти несчастные люди, кажется, испустили бы вопли ужаса. К несчастью, большинство этих несчастных отказывается даже от помощи, которую им предлагают. Я до сих пор еще вижу с одной стороны умирающего старика, простершегося во весь рост, с другой – хилых детей, прижавшихся к грудям матерей, у которых пропало уже все молоко!..»
Жара не спала даже с приходом темноты. На востоке густела непроницаемая синева. Где-то там, за пеленою сумерек, по Московской столбовой дороге отступали русские войска…
* * *
…Если кого-то и можно было водить за нос, то только не Наполеона! Последняя выходка русских, которые оставили ему вместо города пожарище, да в придачу ко всему в очередной раз ловко увернулись от генерального сражения, заставила Бонапарта скрипеть зубами. Что ж, если враг не идет к вам сам, значит, его следует настигнуть.
Как доносили разведчики, русские отходили по Московскому тракту. Вслед неприятелю незамедлительно был отправлен корпус маршала Нея. Во французском авангарде двигался генерал Жюно, который в районе деревни Лубино, у Валутиной горы (около 10 верст к востоку от Смоленска), 7 (19) августа столкнулся с русским арьергардом генерал-майора Тучкова 3-го. Павел Алексеевич Тучков, удобно расположив свой трехтысячный отряд за рекой Строгань, выдвинул на дорогу орудия, ударив из них по наступающим частям противника. Французы не остались в долгу, после чего завязалась нешуточная перестрелка. Положение Тучкова было не из легких: слева его войска подпирала пехота генерала Жюно и конница маршала Мюрата.
Однако подходило подкрепление и к Тучкову. Вскоре к Валутиной горе прибыл сам Барклай-де-Толли со своим штабом. Командующий поддержал действия Тучкова, навязавшего французам невыгодный для них бой. Если бы не эти действия генерала, части Нея, выйди они на Московскую столбовую дорогу, перекрыли бы ее и тем самым вынудили 1-ю Западную армию русских принять генеральное сражение, которое Барклаю-де-Толли на тот момент было не
