Возможно, что в смелости своей священник зашел слишком далеко. Но он уже не в силах был укротить свой темперамент. Его всегда заносило, когда он натыкался на острие сопротивления. А теперь еще раздражали и распаляли манеры обращения противника. Отчего это он не менял своей неподвижной позы? Откуда в этом слабом теле столько уверенности и отваги? Притворство это или поручик хочет подчеркнуть свое превосходство? В любом случае подобное поведение казалось священнику невоспитанностью. И он не намерен был спускать этого молокососу.

Поручик сохранял хладнокровие. Он все еще сидел неподвижно, положив руки на стол. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Даже про папиросу в пепельнице забыл. Без сомнения, он обдумывал то, что пытался ему внушить посетитель. Наверняка о священниках поручик был не лучшего мнения. Он считал, что они стоят где-то у обочины дороги и пытаются удержать поток, проносящийся мимо. Они проповедовали учение, живительные соки которого давно иссякли. Только профаны готовы были верить всему, что осенено тенью сутаны. У поручика были все основания думать именно так.

И вдруг едкая усмешка исказила черты молодого человека, его словно залила изнутри внезапно нахлынувшая волна издевки; он высоко поднял брови и спросил, неужели священник даже не симпатизирует им?

Что священник мог ответить? Не в его привычках было извиваться, как уж под обвалившейся скалой. Он предпочитал прямые пути и не юлил, как бы ни наступала противная сторона. Избранная им тактика всегда оправдывала себя. В бою проигрывает тот, кто первым усомнится в успехе. И сегодня он решил держаться испытанной тактики, поверить своему опыту. Отчего бы ему капитулировать перед солдатом? Да, он им не симпатизировал. Как священник мог симпатизировать бунтарям, пришедшим разрушать порядок и затевать раздоры? Политика не увлекала его. Он знал, что дело это — грязное, что политика совращает людей с пути истинного. Он не признавал священников, вмешивавшихся в политические дрязги. Он был информирован о событиях, совершавшихся в мире, настолько, чтобы составить о них собственное мнение. Газеты, что ни день, приносили новые известия о войне. Воздух время от времени сотрясал гул смертоносных машин. И горы улавливали — иногда более сильные, иногда послабее — отзвуки отдаленных залпов. Два непримиримых врага, не находивших способа полюбовно решать свои несогласия, поднялись друг на друга. Понадобилось распахнуть ворота казарм, погнать солдат на фронт, выкатить пушки, вырыть траншеи и убивать людей. Понадобилось распалить самые низменные инстинкты, чтобы они впились друг другу в глотку, как лютые звери.

Известная история. В минувшей войне люди воевали за то же самое, да собственно, за то же самое воюют они с тех пор, как человечество обосновалось на планете. Всегда отыскивался такой, кто был на дюйм выше прочих, и такой, кто эту исключительность не желал ему простить.

Извечно существовали пророки и военачальники, которые желали быть услышаны всеми народами, и всегда находились такие люди, которые замыкали слух пред их недостойными голосами. Напряжение мысли должно было найти какой-то выход, и так возникал повод для поджогов и убийств. Естественно, каждый победитель проверяет свою правоту еще тогда, когда держит в руках окровавленное оружие. Так и теперь. Могущественный мечтает быть еще могущественнее, а богатый — еще богаче. Люди вечно будут страдать из-за своей слабости и в конце концов из-за нее погибнут. Возможно, в том и состоял умысел божий, когда он передавал людям венец творения. Одно несомненно: жителей наших мест не касаются раздоры, поделившие мир на две враждующие стороны. У нас очень скромные требования, поскольку в сущности мы — покорные христиане. Наш человек хочет работать, быть хозяином бревенчатой хаты, иметь жену, детей, нескольких приятелей, с которыми можно потолковать в свободное время, он удовлетворяется скудным полем, а если понадобится — затянет потуже ремень. У него нет и в мыслях выделиться, стать влиятельным, богатым, распоряжаться себе подобными и управлять миром. Эту миссию он добровольно уступает тем, кого на то сподобил господь. Стало быть, напрасно и вредно разрушать мирную идиллию их жизни, втягивать их в чужие споры, заставлять крестьянина, слабого и безоружного, сопротивляться большей силе и создавать здесь, в тылу, свои порядки. При всей своей доверчивости и сирости они только ухудшат свое положение.

Естественно, молодой человек не мог разделять его взглядов. Он был идеалистом, как всякий юнец, еще не успевший настолько ожесточиться, чтобы крепко стоять на ногах; в его слабой груди еще не накопилось достаточно мужества, чтоб освободиться от влияния книжных истин, которые еще на школьной скамье вдолбили в его податливый мозг косные учителя. Молодой поручик пылко возразил, что бывают обстоятельства, когда затрагиваются интересы не только великих мира сего. Когда под угрозу поставлены самые насущные условия существования, сама гуманность, когда кое-кто своевольно решается унизить человеческое достоинство, когда людей заставляют отказаться от тех прав, которые были добыты веками неустанных муравьиных усилий, а ведь именно эти права возвышают человека над животными, а посему долг каждого, у кого еще есть силы и кто хочет дышать воздухом свободы, — сопротивляться врагу. Неважно, большой это народ или маленький, стоит он на передовой позиции или живет здесь, в глубоком тылу. Общее дело обязывает всех к решительным действиям.

Поручик говорил убедительно. Не приходилось искать в его речах задних мыслей или уличать в мошенничестве. Но только в каких заоблачных высях витал этот дух и как далеко под собой оставлял он реальную землю, липкую, вязкую, гнилью отдающую грязь, в которой людям суждено влачить свое существование!

Нет, священник не мог удержаться, он рассмеялся ему в лицо. Да кто они, эти повстанцы? Что-то он с ними незнаком. Двадцатилетние шалопаи, которым не терпится дорасти отцам до подбородка и безнаказанно потрясать высоко поднятыми кулаками?! Им не терпится повесить на плечо ружье, чтобы сыграть во взаправдашних казаков-разбойников; да, разумеется, это всего-навсего кучка смутьянов, а уж они-то всегда найдутся на свете, ибо нет такого порядка, который в состоянии обеспечить каждому человеку определенное место и равный ломоть хлеба. А кроме того, какой же смысл в том, что ничтожный жучок, забравшись под колесо, перевернется на спину и строптиво начнет сучить ножками? Когда телега двинется, колесо раздавит его непременно. Схожая судьба постигнет и зеленых юнцов, что восстали против необоримых сил, которые нынче движут миром. Наш народ не столь крепок и закален, чтобы решать эпохальные проблемы. Малым сим приличествует скромность. Им куда полезнее жить под сенью владык. Требовать от