глядя на мой абсолютно безэмоциональный и равнодушный вид, когда мы с ним встретились вечером в ресторане, что я к нему чувствую. Сначала бросал на меня взгляды, полные торжества и предвкушения, но спустя какое-то время скользил по моему бесстрастному лицу задумчивым взглядом. И молчал. И только когда ужин закончился, а бывший будущий жених отчалил, так и не добившись от меня ни слова, отец зло бросил на стол скомканную салфетку и спросил:

— Ну, и к чему этот вид жертвы, дочь? Мы, кажется, обо всем с тобой договорились? Так почему теперь строишь из себя мученицу, когда сама еще недавно рвалась за него замуж?! Нельзя влюбиться за пару дней, пусть и…

— Ты… матери Северина тоже это сказал? Перед тем, как сбежать от нее? Или просто попользовал и бросил? — холодно проговорила я, аккуратно складывая салфетку и отложив ее на край стола. Воззрилась на отца, плечи которого в один миг поникли, а он сам отвернулся от меня, сжимая в ладони несчастную вилку.

Нет, папу я по-прежнему любила, пусть теперь знала, как он поступил с Таисией. Но равнодушия к судьбе сына понять не могла — ни того, как он поступил в молодости, ни как поступает с ним сейчас. И простить тоже.

— Ты ничего не понимаешь! — громыхнул отец, занеся руку над поверхностью стола, но в последний момент передумал, так как на нас воззрилось несколько пар глаз. Папа кашлянул в кулак, а затем спокойно продолжил. — Саша, не нужно из меня делать монстра, я всегда желал тебе только счастья. Я заботился о твоем будущем, но ты… почему ты делаешь вид, что тебе это не нужно? Ты же и дня не можешь прожить без комфорта, к которому привыкла с детства.

— Как видишь, не только могу, но и спокойно прожила без него, — не менее спокойно ответила ему, откладывая приборы и распрямляя спину до хруста, как меня учили в детстве. — И, чтобы ты знал, мне не нужно это в действительности. Только рядом надежный человек, которым, ну ни как, не может быть Бахтияр. И, если для того, чтобы спасти того, кто мне дорог, потребуется сломать собственную жизнь, что ж…, — я как можно равнодушнее пожала плечами и встала, показывая, что разговор окончен.

— Сядь, немедленно! — тихо приказал отец, кивая на стул. На нас смотрели все, кто присутствовал в зале, и мне тоже не хотелось привлекать к себе внимание, поэтому подчинилась, пусть и нехотя. Отец склонился ближе, едва не шипя мне в лицо. — Подумай, что ты творишь?! Он твой брат, этого не изменить! Ты сама сломаешь себе жизнь, если хоть кто-то узнает, кто вы… друг другу. Пойми, что станет с тобой…

— Пап, да мне все равно — узнают, не узнают, — устало проговорила я, пытаясь достучаться до папы. — Хочет Бахтияр в свое полное распоряжение мое тело — он его получит. А вот мою душу и сердце — никогда!

— Хватит! Хватит, дочь, или ты перечитала любовных романов?! — взвился Сокольский, едва не подскакивая на месте. Я видела в его взгляде настороженность, ведь он понимал, что я не шучу. Но оправдываться, убеждать его, что я ничего не сделаю, чтобы нарушить наш уговор, не стала. — Душу? Сердце? Саша, главное в жизни — чтобы твой ребенок не знал лишений. Я все для этого сделал, а вот твой… ладно, пусть будет твой мужчина, — процедил отец, видя мое возмущение на лице, — что он сможет дать тебе? Даже, если ему сделают пересадку, ты должна понимать, что он никогда не сможет вернуться к прежнему образу жизни. Это тебе не порез на пальчике — подула и все зажило. Ему понадобится долгая реабилитация, на которую станут уходить все ваши средства. Ты — художница, много они получают за свои картины? Нет. А он… кто он? Бывший спортсмен, выброшенный за борт спорта, инвалид…

— Север не инвалид, — прошипела я, отдергивая руку, которую хотел взять в ладонь отец. — Никто и никогда не смеет называть его так, а что до того, на что мы станем жить — не твоя забота, папа! Хоть в шалаше, но с ним рядом!

— Саша, дет… девочка моя, — тут же поправил себя папа, заметив, как я зло сверкнула глазами, — ты непривычна к подобным условиям. Ты любишь комфорт, не упрямься! — прервал они мои возражения всего одним едва уловимым жестом. — Дочь, я действительно желаю тебе только счастья. Всегда желал. Я делал все ради тебя и только для тебя, чтобы у тебя было все, о чем может мечтать моя принцесса, — его ладонь осторожно накрыла мою, заставив мои пальцы дрогнуть. — Помнишь, как ты мечтала увидеть море? Хотя бы издалека? — спросил отец, и я кивнула, опустив голову. — Я тогда снова оказался на «дне», куда меня отправили мои конкуренты, но я решил для себя, что… ты увидишь его, чего бы мне это ни стоило!

— Мы поехали туда летом. В Сочи, чтобы я увидела дельфинов, — я улыбнулась, смаргивая с ресниц непрошеные капли. Перевернула ладонь вверх, переплетая пальцы с папиными. — Мне было шесть…

— Семь, — поправил меня отец, — осенью ты пошла в школу. Счастливая, загорелая… моя красавица дочка! Моя любимая девочка…

В голосе папы было столько нежности, что я уже не могла сдерживать слезы. Осторожно поднесла к лицу его ладонь, уткнувшись в нее носом, а затем папа острожно погладил меня по щеке. Мне было плевать, что на нас, возможно, все смотрят, но… это мой папа, которого я, несмотря ни на что, люблю.

— Папа, прости меня, — всхлипнула, прижимаясь крепче к его ладони, — прости, что сбежала и заставила волноваться… пряталась от тебя…

— Детка, ну, куда ты от меня сбежишь? — ласково произнес папа, погладив меня по волосам. Он немного передвинул стул, и теперь мы сидели бок о бок, а его рука обнимала меня за плечи. Я доверчиво положила ему голову на плечо. — Я знал, что с тобой все в порядке. Постарался немного оградить тебя от встреч с… Бахтияром, — о, как?! Интересно, а почему не «оградил» меня от него, когда я пыталась найти работу?

— Пап, а как же работа? — тихо спросила его, чувствуя, как напрягается плечо под моей щекой. — Почему я тогда не могла никуда устроиться?

— К-хм, солнышко, но зачем тебе это? Я постоянно переводил тебе деньги на карту, — произнес отец, а я медленно отстранилась, снова отгораживаясь от него стеной отчуждения. Вот и вся «свобода», которую мне любезно предоставили. Никто и никогда мне ее не давал, потому что мой удел — клетка. Сначала