Я покачала головой.

— Я никогда от него не услышала и сотой части неправды, что опутывает меня в последние годы. Папа, ты не мог не видеть, не знать, что представлял собой Бахтияр. Ладно, я — видела в нем героя девичьих грез, — я с горечью усмехнулась, — не замечала, что он изменяет с моей же подругой, хотя об этом знали многие. Но ты не мог не знать, иначе не сказал бы мне о договоре. Так зачем ты подарил мне надежду, что я стану свободной в случае его измены, если был готов закрывать на это глаза? Зачем, папа, зачем?

— Чтобы ты не наделала глупостей, — глухо проговорил родитель, смотря на меня с холодным равнодушием. — Чтобы спокойно встретилась с его родителями, вышла замуж и рожала детей. Бахтияр должен был заботиться о твоем благополучии, окружать заботой. Если бы не та его… оплошность, ты уже была бы замужем, ждала ребенка. Единственное, где я просчитался — не уберег тебя от встречи с… твоим этим…

Я смотрела на папу и не узнавала в этом циничном, жестоком человеке того любимого папулю, каким он был в детстве.

— Саша, послушай…

— Я больше не хочу тебя знать, — тихо проговорила я, вставая со своего места. — То, что ты сделал… это нельзя простить. Ты… ты — монстр.

— Понятно, опять все делишь на черное и белое, — жестко усмехнулся Сокольский, отворачиваясь от меня. Побарабанил пальцами по столешнице, явно обдумывая что-то. — Хорошо, тогда я расскажу тебе то, о чем умолчал твой лю-би-мый, — раздвигая губы в холодной усмешке, по слогам произнес отец. — Тот, кого ты так упорно защищаешь, забыл упомянуть важную деталь, которая делает невозможными любые отношения между вами. Твой Северин — мой сын. От другой женщины, еще до нашей с Викой свадьбы, понятно? — Сокольский бросил на мое спокойно-равнодушное выражение лица обеспокоенный взгляд. Ждал, что я начну в истерике заламывать руки и упаду в его объятия, согласная на все? — Он и сам был здесь, чтобы удостовериться в этом. Вчера мы оба получили результаты теста ДНК, доказавший, что Зарницкий — мой сын.

— Я это знаю, — просто ответила ему, не сводя с лица Сокольского взгляда. Папа немного побледнел, но быстро взял себя в руки. Впервые я заметила в его глазах нерешительность, но я готова была поклясться, что совсем не мои слова тому виной. Но Георгий Сокольский продолжал играть свою роль. — Я потому и приехала к тебе. За помощью.

Я перевела дыхание, понимая, что мы за всеми спорами подошли к самому главному. И как отреагирует отец теперь на мою просьбу, сложно было предсказать. Я собрала волю в кулак и распрямила плечи. С силой разжала пальцы, чтобы не комкать подол юбки и не выдать своего волнения, когда по лицу Сокольского промелькнула ухмылка.

— Северу необходима операция по пересадке сердца. Счет идет на дни, если не на часы, и…

— Нет!

Короткий ответ звучит в зловещей тишине подобно пощечине. Я дернулась, но заставила себя не отводить взгляда от лица генерального.

— Почему? Он же твой сын. Так почему — нет? — голос снова подвел, на последнем слове давая петуха. Я продолжала с надеждой смотреть на папу. — Ты же хотел приемника, так почему бы….

— Я не намерен отдавать свое детище в руки чужака. Думал, ты намного умнее, Александра, но приходится указывать тебе на очевидные факты, — жестким, непримиримым тоном оборвал меня Сокольский. — К тому же, уверен, он не согласится на это, зря ты питаешь иллюзии, дочь. Ты и ему-то нужна, чтобы…

— Стоп! — подняла я ладонь вверх, останавливая папу. — То есть, ты отказываешь только потому, что… Бахтияр тебе роднее и ближе сына, — я сделала несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться и не наговорить лишнего. Сейчас именно от меня зависело все.

— Он твой будущий муж, конечно, я доверяю ему, — жестко произнес отец, но мне в его словах вдруг послышалась обреченность. Словно, ни у него, ни у меня больше не было выхода. Уже нет! Я почувствовала, как закружилась голова, а к горлу подступил ком тошноты. Неужели… все?

— Ты даже не хочешь… помочь ему, — глухим голосом произнесла я и сжала до побеления пальцы на подлокотнике кресла. Снова сделала несколько глубоких вдохов, чтобы унять головокружение, из-за которого все плыло перед глазами. — Он же твоя… кровь…

— Как и ты — моя дочь, — спокойно заявил Сокольский, подходя ко мне и накрывая своей ладонью мои пальцы. — Послушай, Саша, я один воспитывал тебя. Сам. Ты моя и только моя дочь. Все в этой жизни я делал только для тебя и ради тебя. Пойми, ему я не просто не хочу — не могу помочь….

— Что. Ты. Хочешь? — спросила я, не поднимая взгляда. Пальцы под его ладонью напряглись еще сильнее, заставляя отца вздохнуть и отойти от меня на шаг. Он оперся бедром о край стола, задумчиво смотря куда-то вдаль.

В кабинете повисла гнетущая тишина, разрываемая лишь нашим с папой тяжелым дыханием. Никто из нас не желал уступать другому. На секунду мне даже показалось, что я слышу ровный стук его сердца. Холодного, расчетливого, равнодушного ко всему, кроме того, что касалось его работы. Умело ли оно любить? Страдать из-за боли другого человека?

— Назови свою цену, папа, и я соглашусь на… любое твое условие, — я старалась говорить равнодушно, но сердце, глупое сердце, еще надеялось, что он передумает.

— Почему? — вместо ответа спросил он, все так же не глядя на меня.

— Я люблю его. Не как брата, как мужчину, без которого не могу жить, — ответила прежде, чем он успел мне возразить. Подняла на него чистый, спокойный взгляд, в котором, наверное, застыла мольба.

— Но он твой брат, — попытался возразить отец, но я лишь упрямо мотнула головой.

— Нет! Неправда! Он мой любимый мужчина, которого я пытаюсь спасти!

— Глупости! Пафос! Каприз! — разразился гневно Сокольский, отталкиваясь от стола и меряя кабинет шагами. Но вдруг остановился, пристально смотря на мой отрешенный вид, и наклонился, с силой впиваясь пальцами в мой подбородок, заставляя смотреть ему в глаза. — Ты спала с ним?! Признавайся, дочь, ты совершила эту… глупость? Поэтому бросилась его защищать и отказываешься верить фактам!

— Тебя это не касается, — отстраненным равнодушным голосом произнесла я, задетая его словами.

— Ты… идиотка! У вас одна кровь! О чем ты думала?! О чем думал он?! — Сокольский до боли сжал мои плечи и грубо встряхнул, пытаясь привести в чувства. Но даже его жестокие слова не могли пробить ледяную