Снабпродарма. Может быть, он просто за угол зашел. Опять оборвались все звуки ночные. Тишина повисла. От этой тишины Енотову сразу и сильно захотелось спать. Он потянулся. И вдруг у самого уха оглушительный телефонный звонок. «Алло», — отозвался он в телефон. Но в трубке что-то шипело и ответа не было. Бросил трубку. Сам позвонил. Вызвал номер штаба. Штаб молчал.

По улице уже совсем в двух шагах скакал отряд конницы. Копыта лошадей вперебой колотили асфальт. С тревогой взглянул Енотов в окно. Взглянул и отпрянул. «Кажется, не наши», — смутно подумал он, когда под окнами промелькнули пики и винтовки и крупы лошадей, дерзко галопирующих в уснувшем городе. Поколебался немного. Ущипнул себя, чтобы понять, что это не сон. Улыбнулся самому себе. Посмотрел, заряжены ли два маузера, и отправился на улицу.

Спускаясь по лестнице, он опять услыхал, как много лошадиных копыт рысью цокали по асфальту.

______

Вышел Енотов на улицу, когда было почти совсем светло. По улице виднелись редкие прохожие. Направился к штабу. Не доходя до продармского склада, услышал далекие частые выстрелы. Поколебался. Но опять пошел прямо. Проходя мимо склада, увидел странное: склад был открыт, и две подводы нагружались обмундированием. Заглянул Енотов во двор, там у калитки направо лежал труп удавленного часового. Грузившие были веселы. Один из них подошел к Енотову и, слегка пнув его прикладом в плечо, сказал: «Куда лезешь, вертай назад». Тут только Енотов вполне понял, что в город вошли враги. «Казаки», — сообразил он.

И вдруг какая-то непонятная отчаянность ударила ему в голову: он, скрыв себя за углом, сразу из двух маузеров открыл огонь по нагружавшим. Казаки переполошились. Бросились в сторону от склада, залегли в канаву между тротуаром и мостовой и открыли ответную пальбу. Енотов подбежал к воротам склада, укрылся за кучу брошенных шинелей и продолжал работать двумя маузерами. Мимо ушей его с визгом пролетали пули; некоторые, слегка всхлипнув, врезались в кучу солдатских шинелей. Нащупал Енотов у пояса бомбу, забежал за калитку и, сильно размахнувшись, бросил ее в казаков. Кто-то там вскрикнул и зарыдал по-детски. Казаки отступили в ближайшие ворота. Енотов тем временем вскочил на недогруженную телегу, схватил вожжи и нахлестал лошадей. Казаки погнались. Но телега была запряжена парой хороших лошадей. К тому же Енотов знал город. Повертывая направо, налево, он вскоре очутился на окраине города. Тут Енотов почувствовал, что он без шапки и что безумно хочет спать. Но останавливаться было нельзя, он мчался по шоссе к полотну железной дороги.

Навстречу ему несся ураган пыли, подымаемый скачущими всадниками.

«Стой, стой», — кричали передние, держа винтовки наперевес. «Откуда?» — спрашивали казаки. «От большевиков, — твердо ответил Енотов. — Мы у них склад брали, они напали на нас. Едва удрал». — «Где?» — спросил отчаянным голосом казак с монгольским лицом, с закрученными в кольца черными усами и с серьгой в правом ухе. «Город знаете? На углу Семеновской». Тем временем подоспевали все новые и новые ряды всадников. «Ты какого полка?» — спросил кто-то Енотова. Он ответил, не обинуясь, так как, будучи начальником политотдела, великолепно знал названия деникинских полков. «Ну, ладно, сыпь в продбазу, теперь она недалеко, на станции». — «А большевистский отряд, как въедете в город, направо в Семеновскую сворачивайте, там увидите».

Енотов разминовался с большим отрядом казаков. Это были передовые части конницы Мамонтова. Сообразив, что казаки в городе могут узнать, в чем дело, и потом настичь его, Енотов свернул проселком. Жалко ему было расставаться с тем, что он отбил у неприятеля.

Между тем солнышко было уже высоко, небо сине, и наступивший день казался звучным. Енотов старался прислушаться. Но все было тихо и между тем полно каких-то особенных звуков, которые ощутимы всеми нервами. Енотов не знал, на что решиться. Не знал, где штаб, где красные части. Он опустил поводья, дал волю лошадям. Растянулся спиной на кучах шинелей и штанов.

Заснул как убитый.

Проснулся он от каких-то голосов вокруг. Кто-то тянул из пачки солдатские штаны. Огляделся Енотов. Кто-то обругался и побежал, пригибаясь к земле в сторону от дороги, стараясь скрыться во ржи. День был уже в полном разгаре. Енотов еще раз огляделся. Лошади стояли, понурив головы. Две кучи шинелей и штанов были расшвыряны. Воры, какие-то двое парней, ныряли спинами в высокой ржи. Енотов понял, что пока он вне опасности. Нахлестал лошадей, двинулся дальше.

Зарядил маузер свежими обоймами. Явилось какое-то трезвое сомнение в действительности всего происшедшего. Неужели белые могли так неожиданно прорваться? Неужели штаб оказался в их руках? Неужели так внезапно он, Енотов, стал один?

Вдалеке завиделась станцийка железной дороги. Не оглядываясь, не рассуждая, Енотов направился к ней.

Не доезжая с полверсты, он вдруг услышал крики: «Стой! Стой». И несколько человек, вооруженных винтовками, выскочили из придорожной канавы. Сдержал лошадей Енотов. «Какого полка? Что везешь?» — обратились к нему подошедшие вооруженные люди. Енотов с минуту колебался. Потом, глядя в упор на открытое спокойное лицо солдата, ответил: «Я большевик». — «А-а, свой». Обрадовались красноармейцы. И Енотов объяснил, кто он. А к вечеру на отдельном паровозе уже настиг свой штаб. Там царила растерянность. Все обвиняли друг друга. Молодой начальник штаба, бывший штабс-капитан, молчал, болезненно морщился, махал рукой и готов был до одурения смотреть на лежавшую перед ним карту. Он производил, впечатление отшельника, достигающего вечного блаженства сосредоточенным смотрением на свой собственный пуп.

«Я вывез случайно порядочную охапку обмундирования», — заикнулся Енотов. «Очень хорошо. Замечательно, товарищ», — одобряли его. «Однако, видимо, политические части наши никуда не годились, коли их могли прорвать», — заметил кто-то среди стоявших. Оглянулся Енотов на говорившего и узнал в нем того самого прапорщика из присяжных поверенных, который председательствовал в Волынском полку. С того времени Енотов сейчас увидал его впервые. Енотов весь загорелся не столько от сути вопроса, сколько от того, что именно это лицо бросило ему такой вопрос. Затрясся хохолок на затылке у Енотова, и глаза, ввалившиеся, лихорадочные, усталые, блеснули каким-то усилием. Усилием объяснить что-то…

Но вдруг Енотов махнул рукой и сказал глухим голосом:

— Как вы не правы, товарищ.

Словно отомкнул и сейчас же, раздумав, замкнул свою душу.

ОРДЕН КРАСНОГО ЗНАМЕНИ

Бывший прапорщик и бывший присяжный поверенный, полный человек с бородкой клином, проснулся поздно. Сходил напротив в водолечебницу принять теплую ванну для успокоения нервов. Потом, вернувшись, застал у себя уже многих членов губкома, собравшихся на предварительное частное совещание перед заседанием пленума губкома.

«Прошу извинения, товарищи, пока еще не все собрались, я побреюсь». — «Пожалуйста, пожалуйста», — ответили все, хотя все