наступающей ночи. Она дрожала на кончике штыка, далекая и очень близкая сейчас, и Саша, перестав ощущать на плечах давящую тяжесть времени, с тихим изумлением смотрел на звезду. Его поразила и необыкновенность этой зыбкой, мерцающей на темно-синем небе живой точечки, и красота ее — та ни с чем не сравнимая первородная красота, ощущение которой так остро приходит в опасные минуты жизни, Саша смотрел на звезду, забыв обо всем на свете, даже об атаке, которая должна была вот-вот грянуть. Смотрел и вспоминал, когда еще было вот так же — и небо, почти черное, и штык, и звезда, сверкающая только для него и только ему одному сулящая в будущем удачу и счастье. Вот так же было когда-то давно, очень, очень давно, может, во сне, а скорее всего наяву. Напрягая память, Саша старался пробиться к тем мгновениям жизни, которые теперь повторялись, и прошлое словно молнией осветилось. Да, все это уже было, и не во сне, а наяву. Он лежал ночью в траве и тоже смотрел на звезду и ждал команду, и вместе с ним ждали команду десятки тысяч человек. Он лежал, он, Сашин отец, красноармеец Никитин, — и на вороненом, еще не побывавшем в бою штыке его блестел смутный отсвет далекой прекрасной звезды. Это было очень, очень давно, в двадцатом году, перед штурмом Перекопа. Но как все повторилось двадцать один год спустя!..

Саша отчетливо вспомнил, как отец рассказывал о «золотой звездочке», которая отражалась в Сиваше, «гнилом море», в томительные минуты ожидания штурма.

Взволнованный воспоминанием, он чуть приподнял штык, и звезда исчезла.

«Найду — останусь жив!» — мелькнуло у Саши.

Он зажмурился. В этот миг сбоку раздался какой-то сильный и тревожный шорох. Саша с раздражением посмотрел в ту сторону, не предчувствуя, что это и есть начало. Саше во что бы то ни стало нужно было отыскать звезду!

— Пора, — сказал Батраков обычным будничным голосом. Он вскочил, взмахнул над головой автоматом и добавив: — За Родину! — размахивая автоматом, побежал в пролом — и вдруг упал на колени и ткнулся лицом в землю.

Бойцы — кто приподнялся на коленях, кто встал в полроста — обмерли; замешательство пронеслось по цепи, сковав ее возле земли.

Впереди, совсем близко, сверкнул огонь, и в монастырскую стену ударил быстрый град, высекая из камней искры, ожесточенно застучала автоматная сталь.

И тогда Саша сообразил, что атака, оторвавшая бойцов от земли, захлебнулась в ту секунду, как упал Батраков. И только тогда, позже всех, Саша вскочил с нагретой его телом, пахнувшей живыми соками земли.

В эту секунду Саша вдруг увидел впереди себя Сергея Ивановича Нечаева, не того, молоденького красноармейца, а теперешнего седеющего мужчину, сначала Сергея Ивановича, а потом и отца в его танкистской куртке. Сбежав с берега, они кинулись в воду Сиваша и молча пошли вперед по воде — и Саша должен был идти, бежать вслед за ними и прыгать с берега в Сиваш, который чернел перед ним до самого горизонта.

— Вперед! — крикнул Саша. — Товарищи!.. Бойцы!.. Даешь Перекоп!

Прыгая в пролом, откуда прямо в лицо ему бил огонь чужого автомата, Саша видел, как вслед за ним, а может быть, и раньше его, прыгали и бежали вперед бойцы. Кто-то подхватил под руки Батракова — это тоже увидел или, вернее всего, почувствовал Саша, все еще ожидая, что ноги его вот-вот ухнут в воду и он снова различит впереди отца и Нечаева.

Что-то грохнуло и взвизгнуло, взметнулось к небу багровое пламя, на миг выхватив из темноты силуэты устремленных в одну сторону людей.

Саша бежал что было мочи. Штык его, готовый к делу, пронзал темень. Около Саши, совсем близко, мелькнула какая-то тень. Саша инстинктивно угадал, что это не свой — немец. Саша ткнул туда, во врага, в темное пятно, штыком, но штык пронзил только воздух.

Негромкие возгласы раздавались вокруг, один только Саша не кричал. Он бежал, зная, что впереди, до дороги, — пятьсот метров и чем скорее он преодолеет это пространство, тем будет лучше.

«Двести метров пробежал!» — мелькнуло у него, хотя он и не знал, сколько метров осталось позади — сто или четыреста. В груди его стала расти, раскаляться жаркая жажда мести. Подогреваемый выстрелами, он ощутил такое яростное желание проткнуть врага штыком, что изо рта его вырвался хриплый вопль. Этим звуком он давал знать о себе и звал врага. Но впереди было все темно. Саша резал, рвал своим телом воздух, и ему казалось, что он сейчас способен, как нож сквозь масло, пройти сквозь любую преграду.

Белый неживой свет хлынул сверху и затопил все вокруг. Открылось, словно засветилось изнутри, все поле. Проступила впереди близкая, белая от пыли дорога и лес за ней, похожий на глухую ровную стену. Вися на парашюте, запоздалая немецкая ракета осветила, как люстра, гигантский зал под собой — поле, где люди бежали, стреляли и умирали…

Тяжело дыша, Саша выскочил на дорогу, перемахнул канаву и, ощущая усталую дрожь в ногах, врезался в кусты. Он уже не бежал, а полз, волоча за собой винтовку, и мягкие, ласковые, свои ветки гладили его лицо.

Путь преградило дерево. Саша уперся головой в ствол и замер. Он услыхал, как слева и справа трещали кусты…

Саша снова пополз. Но деревья все чаще и чаще преграждали ему путь. Он вскочил и побежал.

Сверху, с неба, все еще жег затылок и спину неестественный свет ракеты. Густая толпа деревьев, казалось, бежала вместе с Сашей, то отставая, то перегоняя его. А может быть, это бежали бойцы…

В глубине леса Саша упал в кромешной тьме и, не слыша вокруг себя никаких звуков, не видя ни неба, ни деревьев, затаился.

СОЛДАТСКАЯ НАГРАДА

Солнце!

Густое, как мед, тягучее солнце!

Сладкое, вливающее в каждую живую душу счастье утреннее солнце!

Лес и небо с белыми, как подушки, облаками были облиты солнцем и окрашены с неслыханной щедростью солнечной росой. Солнце лилось густыми и широкими полосами света и придавало обыкновенной земной коряге праздничный вид.

Солнечный лес властно напоминал о свободе, которая вчера была так далека и недоступна; лес выпустил и заставил щебетать, свистеть и заливаться на разные голоса всех птиц. Лесная музыка эта как нельзя лучше соответствовала настроению Саши.

Пролежав ночь в мягком, впитавшем много дневного тепла мхе, Саша утром стал разыскивать бойцов Батракова.

Как было условлено, он два раза свистнул, и тотчас же где-то совсем рядом раздался ответный свист.

— Кто там? —