щепку, которую бережно хранил все время. Щепка напомнила ему Батракова, осаду в монастыре. Щепка была нужна Саше, хотя он, собственно, и не знал — зачем все-таки?.. Щепку он решил сохранить.

Выстирав штаны, трусы и майку, Саша развесил их на гибких лозах ивняка и сел под кустом. Невеселые думы охватили его.

Как крошечная песчинка, затерялся Саша на своей земле. В переплетении тысяч человеческих судеб его судьба, может быть, еще не самая горькая. Другим пришлось похуже. Многие погибли на своем боевом посту, есть и такие, которые живыми попали в лапы врага. А каково раненым, тем, что лежат в безвестных окопах, в ямах и балках!.. А он, Саша, жив, невредим и свободен. Земля просторна, леса вокруг города — темные, глухие. В оврагах и тайниках вокруг озера Белого прячутся сотни людей. Да и в городе всегда отыщется убежище. Остались же в городе свои, советские люди! Остались для подрывной работы в тылу врага. Нет, ему, Саше, рано отчаиваться! Все это — леса, реки, небо, солнце — все наше, русское, советское, наши тропы, наши тайные убежища. Все, все наше! И тишина, и веселый шепот кустов, и рябь речная, и предосенний запах увядающих трав. Никому не отнять у Саши драгоценного ощущения Родины!

Одежда быстро обветрилась.

Саша оделся.

Неприятно смотреть на лохмотья, на развалившиеся полуботинки, заскорузлые, с привязанными проволокой подметками. Майка, распоротая на животе, со следами машинного масла и копоти, годилась разве что для пугала. Идти в ней по городу было нельзя. Каждый зевака невольно подумал бы: откуда появился парень в такой одежонке?

Саша решил раздобыть себе более подходящее платье. Он снова пошел через сосновый бор к железнодорожному поселку.

Поселок был нем и безлюден. Окна уютных одноэтажных домиков закрыты ставнями.

«Неужели все еще спят?» — удивился Саша и взглянул на солнце: оно поднималось к зениту.

Поселок словно вымер, и Саша понял истинную причину этого: пришла чужая, враждебная жизни сила.

«Зайду сюда», — подумал Саша.

Домик, который он облюбовал, ничем особенным не отличался от десятков других, только вокруг него было много зелени и цветов. Клумбы и грядки были чистые, словно сегодня утром их аккуратно пропололи; цветы — розовые астры и белые хризантемы — еще не увяли. И это понравилось Саше. Он решительно постучался в низенькую калитку.

Посторонний, чужой в этом мире безмолвного оцепенения звук гулко разнесся по соседним дворам, но не родил ни здесь, за синими ставнями, ни у соседей ответных звуков. Но Саша чувствовал, что сквозь ставни, сделанные из отдельных планок, как сквозь щели бойниц, на него смотрели настороженные и испуганные глаза. Он подождал минуту, а потом постучался еще раз и крикнул:

— Хозяин! Эй, хозяин!

Скрипнула дверь, послышались шаги. Они замерли. Саша ждал. В доме снова установилась тишина. Саша открыл калитку и прошел к двери.

— Открой, хозяин, — тихо сказал он, зная наверняка, что за дверью кто-то стоит.

— Кто там? — немного погодя раздался неприветливый мужской бас.

— Свои.

— Кто — свои?

— Русский я. Дело есть.

— Кто — русский? — недоверчиво, почти враждебно спрашивал мужской голос из-за двери. — И какое дело?

— Да откройте же! — нетерпеливо воскликнул Саша. — Неужели вы меня боитесь?

Лязгнул засов, в щель выглянула голова с бородой и усами, опущенными вниз. Холодные серые глаза внимательно окинули Сашу. В них ничего не дрогнуло, не засветилось ничего, только, может быть, в самой глубине холодела сдержанная тревога.

— Не пожалейте старой рубахи и каких-нибудь штанов, отец, — сказал Саша.

Мужчина помолчал. В глазах его по-прежнему ничего не отразилось.

— Все равно фашисты до нитки оберут, — прибавил Саша.

— Заходи, — еще помолчав, выдавил мужчина. А в глазах его по-прежнему — ни теплоты, ни простого человеческого сочувствия. — Откуда? Кто такой? Чего шляешься? — спрашивал он, идя по скрипучему коридору.

— Местный я, застрял под Валдайском.

— Солдат? — мужчина остановился.

— Нет.

— Что под Валдайском делал?

— На оборонительных работах был.

— Шляешься не в ту пору, — проворчал хозяин и впустил Сашу в полутемную, освещенную керосиновой лампой кухню.

Очень не понравился Саше этот крепкий на вид, жилистый и, кажется, не очень старый — так, только бороду отрастил — человек. Такому в самый раз — винтовку в руки, да в бой, а он, видно, живет по принципу «моя хата с краю». Очень не понравились Саше и засовы, тяжелые, старинного литья, чугунные засовы, которые охраняли дверь от чужого вторжения. И Саша, чувствуя, как растет в груди глухое раздражение, вдруг сказал с усмешкой:

— Засовы от немцев не помогут, хозяин.

— А ты, парень, молчал бы! — с угрозой ответил мужчина. — Я тебя добром впустил, прикуси язык — сами с усами.

— Это видно.

— Чего видно? — повысил голос мужчина. — Мое дело — и кончен разговор. Ты что, просить портки пришел или критиковать?

— Ясно. Дайте штаны, если можно.

На столе шипел примус. Рядом с ним Саша разглядел котелок, из которого поднимался вкусный пар. «Молоко!» — догадался Саша. Он только сейчас ощутил свирепый голод. Горло его сжала сухая спазма. Он с трудом проглотил слюну.

— Ксения! — приглушенно крикнул хозяин.

Из соседней комнаты вышла повязанная по-старушечьи женщина.

— Вот тут бродяга один, — насмешливо сказал мужчина, — просит одежонку кой-какую. Найди ему брючишки да рубаху потверже. — Он остановил взгляд на Сашиных разбитых ботинках. — И штиблеты мои…

Сказав это, он ушел.

Женщина подошла поближе к Саше, заглянула в лицо. Глаза у нее были совсем другие — жалостливые, материнские. И, по всей вероятности, не стара она была, лишь повязалась, как старуха.

— Откуда ты, сынок? — спросила она.

— Чесменский.

— Живешь-то где?

— Жил в центре.

— Дома был?

— Иду только.

— Разрушено много в центре-то… погорело…

Саша ничего не сказал в ответ.

— Посиди, я найду сейчас…

Женщина стала шарить в углу на сундуке. Она подала Саше поношенную, но довольно крепкую еще сатиновую рубаху-косоворотку, брюки в полоску, поставила возле его ног старые стоптанные ботинки.

— Померяй… подойдут ли? — она отошла к двери в соседнюю комнату, отвернулась.

— Спасибо!

Саша быстро переоделся, переложил пистолет и щепку из одних карманов в другие и, скомкав свое старое тряпье, бросил возле порога. Теперь, в косоворотке и коротковатых брюках с пузырями на коленях, он стал похож на мирного парня рабочей окраины. Только большая ссадина под глазом — след ночной атаки — могла сказать наблюдательному человеку, что этот парень побывал недавно в какой-то лихой переделке. А впрочем, кому какое дело, где, в какой драке парню поцарапали щеку?

— Эй, зайди-ка! позвал из соседней комнаты хозяин.

Саша пощупал в кармане пистолет и, нагнув голову, вошел в низенькую дверь и