вышло лучшее описание времени «Малышки Италии». В самом деле, главное, что характеризует его forma mentis[408], созданную им философскую систему, — это ярко выраженная, хотя и, как бы парадоксально это ни звучало, стройная эклектика. Выработанная Кроче историософская концепция, предпринятое им новое прочтение философии гегелевского толка, введение категории избранных — все это результат удачного преломления в его мировоззрении различных установок. В мировоззрении этого мыслителя причудливо сплелись строгий и последовательный идеализм, присущий поколению интеллектуалов, переживших эпоху Рисорджименто, и элементы материализма, воспринятые им из той трактовки марксизма, который Кроче изучал в молодости. Его литературное наследие, вкусы, интерпретации идей, отображенных в многочисленных критических произведениях, были вполне традиционного толка. Что касается эстетики, то здесь — хотел сам философ того или нет — обоснование его теоретических представлений об интуитивной природе искусства послужили, к несчастью для Кроче, питательной почвой для возникновения различных течений фрагментизма и соответствовали самым ультрасовременным направлениям в новой итальянской литературе. Сама борьба этого интеллектуала против позитивистской культуры Италии являлась, по сути дела, еще и отражением противостояния между этими самыми современными направлениями и теми течениями, которые уже стали старомодными. Однако в конце концов, убедившись в дилетантстве и поверхностности этого нового авангарда, Кроче пересмотрел свои взгляды на него — ведь новаторством он, безусловно, был лишь в момент зарождения. Действительно, никто, кроме Кроче, не смог бы в такой полной мере овладеть искусством подлинного авангарда, облагороженным стариной и традициями. И никто не смог бы с таким блеском, как он, выразить идею о преемственности и сопричастности итальянской культуры с ее собственным прошлым. К сожалению, идея Кроче о самодостаточности итальянской культуры обернулась, увы, лишь провинциализмом у его куда менее великих эпигонов. Поэтому совершенно естественно, что в написанной им «Истории Италии» основой концепции и главной парадигмой стали идеи преемственности и восхваление умеренности, а также иренистический взгляд[409] на исторический процесс.

В действительности же эта Италия новой формации — обновленная, переживавшая как раз тогда эпоху своего формирования — скрывала за своим блестящим фасадом Италию прежних лет, которая по-прежнему оставалась страной крестьян и бедняков. Ведь едва ли можно всерьез говорить о сколько-нибудь значительном преодолении нищеты или об уменьшении связанного с этим отчаяния среди населения тех регионов страны, которые примыкали к наиболее развитым областям. Никакой особой разницы между показателями переписей 1901 и 1911 гг. не было. По-прежнему 34 % активного населения занимались сельскохозяйственным трудом, в то время как в промышленности было занято лишь 16,94 % итальянцев, причем понятие «лица, занятые в промышленности» трактовалось широко, так как в него включались и ремесленники, и рабочие, трудившиеся на предприятиях полуремесленного типа. В 1901 г. количество занятых в промышленном производстве составило 15,57 %, что свидетельствовало скорее о более быстрых темпах увеличения объемов продукции, чем о формировании промышленного пролетариата. По сути дела, Италия по-прежнему оставалась аграрной страной, населенной неграмотными крестьянами и горожанами, страной эмигрантов и массового оттока населения. Доля людей, не умевших читать и писать, была еще достаточно велика и составляла 38 %. Что касается эмиграции, то в первом десятилетии ХХ в. число ежегодно уезжавших из страны людей постоянно возрастало, и в 1913 г. оно достигло рекордной цифры в 873 тыс. человек. К этому времени число итальянцев, которые покинули родину после первого крупного сельскохозяйственного кризиса, составило уже 5–6 млн человек, и большая их часть происходила из южных провинций. Тщательное исследование условий жизни крестьян Юга, предпринятое по инициативе Джолитти, показало, что пресловутый «южный вопрос» актуален как никогда. Более того, экономическое и промышленное развитие итальянского Севера, которое происходило в те годы весьма быстрыми темпами, способствовало еще большему обострению этого вопроса и одновременно со всей определенностью указывало на стремление превратить Юг чуть ли не в полуколонию, подчиненную северному капиталу. Приведенные соображения представляют собой сжатое изложение лишь самых болезненных государственных проблем, а сколько еще острых вопросов стояло на повестке дня!

Кто знает, возможны ли были дальнейшее поступательное развитие и позитивные сдвиги в экономике, если бы страна продолжала следовать по пути, предложенному и начатому Дж. Джолитти, и осуществлять новый политический курс. Быть может, в этом случае удалось бы произвести ряд других преобразований и принять прогрессивные законы, чтобы разрубить наконец цепи отсталости, по-прежнему сковывавшие развитие большей части страны. Но эти времена заканчивались, политический климат в Италии заметно ухудшался, удачные для экономики годы прошли, а тучи на небосклоне все более сгущались. Уходила в прошлое целая эпоха — эпоха «жирных коров» итальянской экономики. Жаждали реванша силы, которые долгое время лишь изредка и осторожно напоминали о себе. Наступали времена для новых экспериментов.

Левые и правые противники Джолитти

1908 год стал во многих отношениях переломным моментом в современной истории Италии. И случилось это не только в связи с ужасным землетрясением, которое разрушило города Реджо-ди-Калабрия и Мессина. Аннексия Австро-Венгрией Боснии и Герцеговины привела к серьезным дипломатическим последствиям сразу в нескольких странах и вызвала бурю возмущения в ирредентистски настроенных кругах. В результате этого произошел сдвиг в итальянском общественном мнении. Стало совершенно очевидно, что в международных отношениях грядут далеко не лучшие времена. И в связи с этим, основным направлением внешней политики Италии становилось то, насколько будут учитываться ее интересы, насколько заметное место займет страна в Европе и каким образом она впишется в европейский контекст с учетом новой расстановки сил в эпоху империализма.

Обстановка осложнялась не только в сфере международных отношений, но и внутри страны. Итогом этого стало ухудшение экономической конъюнктуры. Кризис 1907 г. затронул сначала металлургическую и автомобильную отрасли промышленности, что, в свою очередь, спровоцировало стремительное падение курсов акций и ценных бумаг, а также экстренное и весьма решительное вмешательство банков. В 1908 г. сходные явления дали о себе знать в текстильной и хлопчатобумажной промышленности ив производстве сахара. Впрочем, предпринятые банками неотложные меры по спасению этих отраслей и соглашения между промышленными и банковскими группами, направленные на создание трестов и концернов, позволили преодолеть самую тяжелую фазу экономического кризиса. В частности, этому способствовало учреждение треста в черной металлургии, Института хлопчатобумажной промышленности и концерна, объединившего предприятия по добыче и переработке серы.

Тем не менее все это отнюдь не изменило основной тенденции, поскольку в последовавшие за этим годы показатели роста производства на мелких предприятиях ремесленного и полуремесленного типа все же оказались значительно ниже, чем