отрасль возрос втрое. Столь же стремительно увеличилось в рассматриваемый период производство сахара, также находившееся под защитой государства, что привело в конце концов к кризису перепроизводства. Однако причиной кризиса явилось вовсе не насыщение рынка, поскольку годовое потребление сахара в Италии в 1913 г. составляло 3 кг на душу населения — один из самых низких в Европе показателей, — а высокая стоимость продукции. Но, вместо того чтобы снизить цены, сахарозаводчики пошли по другому пути и после 1913 г. сократили его производство вдвое.

Большую выгоду извлекало из протекционизма и судостроение, тесно связанное через компанию «Терни» с металлургией. Впрочем, и машиностроение, имевшее прочную базу и крепко стоявшее на ногах, не испытало бы такого бурного развития, которое оно переживало именно в эти годы, если бы не крупные госзаказы, явившиеся следствием национализации железных дорог.

Однако стремительный рост важнейших отраслей итальянской промышленности нельзя объяснить лишь осуществлением протекционистской политики. Необходимо учитывать еще один фактор: низкую стоимость рабочей силы.

В начале XX в. рабочие Италии были не только одними из самых низкооплачиваемых в Европе. Они имели также самый продолжительный рабочий день, что никак не регулировалось законодательно, а определялось исключительно сложившимися фактическими отношениями между работниками и нанимателями. К этому времени некоторые наиболее боевые и сплоченные категории трудящихся сумели в ходе забастовок добиться сокращения рабочего дня в среднем до 8 часов. Однако другие, менее защищенные категории трудящихся, среди которых преобладали женщины и выходцы из деревни, в частности ткачи, часто трудились по 12 часов и более. В ряде случаев рабочий день измерялся по традиционной формуле — от восхода до заката солнца. Что же касается заработной платы, то широкое применение женского и детского труда по-прежнему позволяло удерживать ее на низком уровне, несмотря на некоторое повышение жалованья в результате забастовок и выступлений рабочих начала XX в. Зарплата женщин и детей составляла примерно от трети до половины заработка взрослого мужчины-рабочего. Кроме того, в начале столетия не существовало никакой законодательно оформленной регламентации женского и детского труда, за исключением закона 1886 г., запрещавшего нанимать на работу детей моложе 9 лет. Лишь в 1902 г. возрастная планка была поднята до 12 лет, а также вводились некоторые ограничения в использовании женского труда. Однако закон 1902 г., который стал компромиссным вариантом при обсуждении двух проектов, представленных правящей партией и социалистами, весьма часто нарушался и в последующие годы.

Низкая заработная плата, продолжительный рабочий день, жесткие протекционистские таможенные пошлины, государственные заказы и сильное вмешательство государства — все это постоянно наводило на мысль о том, будто промышленность или, по крайней мере, некоторые ее отрасли были в Италии — по выражению Луиджи Эйнауди[400] «стране ремесленников и крестьян» — искусственным образованием, своего рода тепличным растением. Этот человек, а также Антонио Де Вити Де Марко[401], Гаэтано Сальвемини[402], другие ученые и публицисты потратили немало сил и энергии на то, чтобы разоблачить в глазах общественности непоследовательность и привилегии баронов индустрии — гигантов металлургической, хлопчатобумажной и сахарной промышленности, настоящих современных деспотов, чье благосостояние складывалось за счет потребителей, и в первую очередь за счет крестьян Южной Италии.

Тем не менее уже в течение длительного времени итальянская экономика развивалась весьма быстрыми темпами, причем государство начало регулировать экономическую сферу и было заинтересовано в этом самым непосредственным образом. Вот почему в сложившихся условиях ни одно правительство не смогло бы и далее осуществлять чисто либеристский курс, а все доводы сторонников либерализма в экономической политике, равно как и демократов-меридионалистов как бы взвешенно и убедительно они ни звучали, были все же лишь laudationes temporis acti — ностальгией по тому пути, по которому можно было идти когда-то, в иные времена, но который теперь был закрыт. Индустриальное развитие Италии, какой бы дорогой оно ни шло, стало уже свершившимся фактом. Свершившимся фактом стал также и процесс формирования промышленного пролетариата и — как следствие этого — пролетарского сознания. Именно на это и следовало сделать упор в борьбе за прогресс и обновление страны. По крайней мере, так рассуждали социалисты, и их доводы находили понимание у человека, который на протяжении более чем десяти лет сумел поддерживать равновесие в политической жизни Италии. Им был Джованни Джолитти.

«Система Джолитти»

В 1901–1909 гг. Джолитти стал главным действующим лицом в итальянской политической жизни — деятелем такого же масштаба, какими до него были Агостино Депретис и Камилло Бенсо Кавур. Заняв сначала ключевой пост в правительстве Джузеппе Дзанарделли, а по сути дела став «серым кардиналом» в политике страны, в ноябре 1903 г. он возглавил Совет министров и находился на этом посту до декабря 1909 г., за исключением лишь периода с марта 1905 по май 1906 г. В течение этого короткого отрезка времени в Италии сменили друг друга сначала кабинет Алессандро Фортиса, который был, по существу, лишь заместителем Дж. Джолитти, и правительство во главе с бывшим лидером парламентской оппозиции Сиднеем Соннино, находившееся у власти очень недолго.

Будучи достаточно опытным и давно пришедшим в политику человеком, Джолитти сразу же зарекомендовал себя как гибкий и предусмотрительный деятель, не чуждый эмпиризму и не гнушавшийся оппортунизмом, а также как хороший практик. Та непринужденность, с которой он, используя все дозволенные, а иногда и не вполне дозволенные методы, манипулировал парламентским большинством; та легкость, с которой он обеспечивал себе при голосовании поддержку депутатов некоторых оппозиционных фракций (так называемых «сателлитов») в обмен на ряд уступок для этих фракций; та беспринципность, с которой ему всегда удавалось опереться на политические клиентелы Юга; наконец, та точность и безошибочность, с которой ему удавалось заранее предсказать результаты выборов, особенно в южных избирательных округах страны, — все это объясняет тот факт, что Джолитти неоднократно обвиняли в «трансформизме». Дело дошло до того, что Сальвемини, один из наиболее воинствующих представителей меридионализма, даже навесил на него ярлык «министра преступного мира»[403]. В действительности Джолитти преуспел на этом поприще ничуть не больше, а, вероятно, даже меньше, чем все его предшественники. Зато в отличие от многих из них он все же имел твердые политические убеждения, никогда не терял в хитросплетениях повседневной политической жизни общих ориентиров и никогда не смешивал стратегию с тактикой.

В основе его взглядов лежало, как уже отмечалось,