Шрифт:
Закладка:
— Верно, сын мой, — поворачиваясь ко мне, отозвался безумный пациент, — Он желает не твоей смерти, но твоего духовного спасения. Он любит тебя даже во грехе, потому уже совсем скоро ты придешь в Его Объятия.
С этими словами он продолжил свои ужасные приготовления.
— Не-е-ет! — от собственного крика у меня потемнело в глазах. — Священнослужитель, ну одумайся, умоляю тебя, одумайся! Пожалуйста, ради всего святого!
Все вокруг уже было залито бензином, обезумевший священнослужитель отложил в сторону вторую опустевшую канистру. Не хотел верить, что это произойдет, что он сможет совершить такую страшную вещь, все мое естество отказывалось принимать тот факт, что конец будет таким чудовищным, таким мучительным… Это было даже хуже того, что могли придумать циничные выродки из лечебницы… Время и пространство для меня потеряли свою привычную форму — мне казалось, слышу, как в паническом ужасе рвется сердце из груди, ощущаю, как по напряженным мышцам бегут последние нервные импульсы… Уже даже не разбирал, что кричу, срываясь на истеричные вопли. Предпочел бы любую другую смерть… Уж лучше бы Полтергейст разорвал меня на части…
Пациент в форме священника открыл дверь, за которой была спасительная свобода, и повернулся ко мне лицом.
— Сын мой, — со зловещей торжественностью проговорил он, — ныне же твоя грешная душа предстанет перед Господом Нашим. Страданием своим ты очистишься от дьявольской скверны ереси и богохульства, лишь понеся это справедливое наказание, спасешься ты. Да примет тебя Полтергейст, как отец принял блудного сына. In nomine Patris, — он перекрестил меня.
— … нет! Нет! НЕТ! Священнослужитель! НЕ-Е-ЕТ! — завопил, отчаянно вырываясь, но он и не думал щадить меня.
Под мои истошные крики он достал из кармана своего одеяния коробок спичек и, зажегши одну из них, бросил ее на пол сарая. Весь сарай вспыхнул в одно мгновение, и дверь резко закрылась, оставляя меня одного в огненной клетке…
— СУКА! СУКА! СУКА! — чувствуя жар поблизости, безумно заверещал, но было уже поздно — приговор был вынесен.
Должен был умереть страшной смертью от невыносимых страданий. Мой разум отключился от ужаса, просто отчаянно дергался и кричал, пытаясь ослабить путы, чудаковатый священнослужитель хорошо позаботился о том, чтобы не сбежал. Уже даже ни о чем не думал.
Неужели таким должен был быть конец моей недолгой жизни? Жил в мирное время, не зная лишений войны, не в избытке и не в роскоши, но не ведая также голода и болезней, жил по совести, никому не совершая зла и не проходя мимо нуждающихся — и теперь должен был погибнуть от рук безумца, погрязшего в религиозном фанатизме, не имеющем ничего общего с настоящей верой. Должен был прочувствовать, как неистовое пламя пожирает меня, как пары углекислоты сжигают изнутри мои легкие, всю эту немыслимую боль и агонию. Почему?! За что?!
Сарай уже был почти полностью охвачен огнем, несмотря на почти стопроцентную влажность воздуха вокруг. Из-за дыма дышать становилось трудно.
Наверно, в ситуациях неминуемой, казалось бы, гибели у человека открывается какой-то скрытый резерв организма, заставляющий его биться за свою жизнь до последнего. Никому не дано узнать, на что он способен на самом деле, пока его судьба не повернется таким чудовищным образом. Вмиг осознал, что мне никто не поможет, кроме меня самого. «Каждый за себя» — таков был девиз обитателей психушки.
Подняв голову вверх, еще раз посмотрел на крепкую веревку, обвязанную вокруг перекладины. Эта веревка была единственной преградой на пути к спасению. Понял, что мне нужно было делать.
Стена слева от меня еще была охвачена огнем не полностью, потому, кое-как оттолкнувшись от пола носком, одной стопой уперся в нее и затем обхватил руками веревку, как мог. Оттолкнувшись левой ногой и перенеся вес на руки, уперся в стену уже второй стопой, зависнув над полом в горизонтальном положении. Далее, держась руками за веревку, закинул сперва правую ногу на перекладину, а затем и левую, ухватившись за нее, как обезьяна за ветку. Напрягая пресс (вот для этого и «качают» пресс), подтянулся и обхватил перекладину уже и связанными руками. Превозмогая боль, через немалые усилия все же дотянулся зубами до крепкого узла. Перегрызть веревку такой толщины было нереально, потому впился зубами в сам узел, пытаясь ослабить его, чтобы можно было освободить руки. Пара рывков — и путы поддались, дернул руками, высвободив сперва одну, а затем и другую. Схватившись снова за перекладину, отпустил ноги вниз и спрыгнул на уже горячий пол.
«Ловкость +1» — промелькнуло перед глазами какое-то странное слово. С таким же мистицизмом оно куда-то
