тогда как сторонники крайней русификации не видели вреда для еврейства в том, чтобы следовать примеру полной ассимиляции, поданному Западной Европой. Для первого русификация означала лишь удаление неприятных наростов иудаизма, но не разрушение самого национального организма. Прогрессивное еврейство справедливо возмущалось устаревшими формами еврейской жизни, препятствовавшими всякому здоровому развитию; против свирепого суеверия хасидской среды, против шарлатанства вырождающегося цаддика, против непроницаемого религиозного фанатизма, душившего самые благородные стремления еврейского ума. Но эта борьба за свободу мысли должна была вестись в пределах иудаизма, путем всестороннего культурного самосовершенствования, а не на почве ассимиляции, и не в союзе с власть имущими, стремившимися не на омоложении, а на уничтожении иудаизма в соответствии с официальной программой «слияния».

Во всяком случае, союз между новой еврейской интеллигенцией и правительством был неоспоримым фактом. «Коронные раввины» и школьные учителя из числа выпускников раввинских школ Вильно и Житомира играли роль правительственных агентов, склонных прибегать к полицейской силе в борьбе с ортодоксальностью. Чувствуя себя в безопасности под покровительством российских властей, они часто из кожи вон лезли, чтобы ранить восприимчивость масс своим демонстративным пренебрежением к еврейским религиозным церемониям. Когда общины отказывались назначать раввинов этого класса, последние получали свои посты либо путем прямого назначения правительством, либо путем оказания давления на избирателей провинциальной администрации.

Нечего и говорить, что «просвещение», проповедуемое этими правительственными подручными, не завоевало доверия православных масс, живо помнящих, как официальное просвещение распространялось правительством Николая I в эпоху ювенальной повинности.

Новая еврейская интеллигенция выказала полное безразличие к настроениям еврейских масс и, не колеблясь, побудила правительство вмешаться в дела внутренней еврейской жизни. Таким образом, постановлением 1864 г. все хасидские книги подверглись самой строгой цензуре, а еврейские типографии были поставлены под более зоркий надзор, чем прежде. Цаддикам запрещалось посещать свои приходы с целью «творения чудес» и «сбора дани», мера, которая лишь окружила хасидских вождей ореолом мученичества и привела к паломничеству огромного числа хасидов в святые места», «столицы» цадиков. Все это только усилило недоверие масс к воспитанным в колледже, официально отмеченным еврейским интеллектуалам и понизило их моральный престиж в ущерб делу просвещения, миссионерами которого они выдавали себя.

Особое разнообразие ассимиляционистских тенденций возникло среди высшего класса евреев в Королевстве Польском, особенно в Варшаве.

Это была самая отталкивающая разновидность ассимиляции, демонстрирующая скорее лакейство, чем стремление к культуре. «Поляки мозаичного толка», как называли себя эти ассимиляционисты, давно просили о приеме в польское общество, хотя и получали от него грубый отпор.

Во время восстания 1861-1863 гг., когда их благосклонно приняли как полезных союзников, они неутомимо выставляли напоказ свой польский патриотизм. В польско-еврейском еженедельнике «Ютрженка " «Заря», органе этих ассимиляционистов, до отвращения повторялась избитая западноевропейская теория, рассматривающая иудаизм как религиозную секту, а не как национальную общину. Один из виднейших сотрудников этого журнала, Людвиг Гумплович, автор монографии по истории евреев в Польше, который впоследствии сделал себе имя как социолог, а после своего обращения в христианство получил профессуру в австрийского университета, свою серию статей о польско-еврейской истории открыл следующим наблюдением: «Тот факт, что у евреев была история, был их несчастьем в Европе... Ибо их история неизбежно предполагает изолированную жизнь, оторванную от жизни другие народы. Именно это и составляет несчастье, о котором идет речь».

После восстания полонизация еврейского населения приняла угрожающие размеры. Верхний слой польского еврейства состоял исключительно из «поляков мозаичного толка», которые отвергали все элементы еврейской культуры, в то время как широкие массы, слепо следуя наказам своих цадиков, фанатично отвергали даже самые необходимые элементы европейской цивилизации. Разрываясь между такими чудовищными крайностями, польское еврейство не могло достичь даже видимости нормального развития.

2. ОБЩЕСТВО РАСПРОСТРАНЕНИЯ ПРОСВЕЩЕНИЯ

Несмотря на активное участие в этом культурном движении, русское еврейство еще не располагало достаточными ресурсами для ведения хорошо организованной и систематизированной деятельности. Единственной современной еврейской организацией того периода было «Общество распространения просвещения среди евреев», основанное в 1867 г. небольшой группой еврейских финансистов и интеллектуалов Санкт-Петербурга. Казалось бы, еврейская колония русской митрополии, состоявшая из крупных купцов и выпускников университетов, пользующихся в силу законов 1859 и 1861 гг. общественные работники. Ибо в течение первого десятилетия существования Общества в его Исполнительный комитет входили, помимо еврейских основателей — барона Гюнцбурга, Леона Розенталя, раввина Неймана, — два отступника, профессор Даниэль Хвольсон и придворный врач И.

Бертенсон.

Цель Общества один из основателей, Леон Розенталь, объяснял следующим бесхитростным образом: Мы постоянно слышим, как высокопоставленные лица, с которыми мы вступаем в контакт, жалуются на сепаратизм и фанатизм евреев и на их отчужденность. от всего русского, и мы получили заверения на все руки, что с устранением этих особенностей положение наших братьев в России улучшится, и мы все станем полноправными гражданами этой страны. Руководствуясь этим мотивом, мы организовали союз образованных людей с целью искоренения вышеназванных наших недостатков путем распространения среди евреев знания русского языка и других полезных предметов.

Общество, очевидно, стремилось возглавить русско-еврейскую интеллигенцию, взявшуюся выступать в качестве переговорщиков между правительством и евреями в деле русификации. В действительности же миссия Общества осуществлялась в чрезвычайно узких пределах. «Воспитание ради освобождения» стало лозунгом Общества. Он продвигал высшее образование, предоставляя денежную помощь еврейским студентам, но ничего не делал ни для строительства нормальной еврейской школы, ни для улучшения хедеров и иешибов. Распространение знаний о «полезных предметах» сводилось к предоставлению нескольких субсидий еврейским писателям для перевода нескольких книг по истории и естествознанию на иврит.

Еще более ограниченной и утилитарной была точка зрения Одесского отделения Общества. Это отделение, основанное в 1867 г., приняло своим лозунгом «просвещение евреев русским языком и в русском духе». Обрусению евреев надлежало способствовать переводом Библии и молитвенника на русский язык, «который должен стать национальным языком евреев».

Однако стремительное стремление к ассимиляции было вскоре остановлено зловещим зрелищем одесского погрома 1871 года. Воодушевление местного отделения не могло помочь, говоря языком его председателя, «упасть духом и засомневаться в том, цель, которую они преследуют, на самом деле благая, так как все старания наших братьев сблизиться с русскими бесполезны, пока русские массы остаются в своем теперешнем непросвещенном состоянии и питают враждебные чувства к евреям. «Погром временно приостановил деятельность Одесского отделения.

Что касается ЦК в Петербурге, то его опыт был не менее разочаровывающим. Ибо, несмотря на все старания Общества приспособиться к официальной точке зрения, оно вызывало подозрение у властей, будучи включенным доносчиком Брафманом в состав учредительных организаций страшного и загадочного «еврейского кагала». «Русские ассимиляторы, ныне заклейменные как сепаратисты, оказались в трагическом конфликте. Более того, работа Общества по