животворная жидкость, несовместимая с их анатомией. Они сливают всю собранную кровь в одну и ту же невидимую бутыль и – что интересно! – уже нашли способ, как не дать ей свертываться.

Теперь еще и нетель – белая – отдает дань науке Невидимок. Столп крови в бутыли растет. Мужчина все еще жив.

Непохоже, чтобы сарваны испытывали боль, которую испытывают люди. Змея уже вся разрезана на куски.

Итак, в их классификации змея стоит в самом низу, а птица – в самом верху. Они начали с тех, которые способны приблизиться к ним максимально и с большей легкостью.

Ну-ну! Говорил же я, что не намного они нас умнее!

30 июля. – Мужчина еще не умер. Белая нетель агонизирует. В операционной для птиц умирает летучая мышь. Это же надо – поместить летучую мышь к птицам!

31 июля. – Я не сплю – так мне страшно. Револьвер всегда под рукой.

В эту ночь, при лунном свете, от которого где-то вдали мерцало кольцо атмосферного моря, я наблюдал за уборкой останков нетели. Их направили в воздушную гавань, откуда сбросили вниз.

Бутыль с кровью чем-то напоминает ствол рубиновой колонны. В нее то и дело погружается нечто невидимое. Вот уже час они взбивают эту смесь мешалкой; пока я пишу, забрали – по всей видимости, на анализ – уже несколько пузырьков, – вижу, как во все стороны удаляется красная жидкость в сосудах различной формы.

Стало быть, для Невидимок мы – всего лишь раки. Они вылавливают нас и изучают, как мы вылавливаем и изучаем раков настоящих. Но что дальше? Мы ведь раков едим… и стоит мне подумать об омаре по-американски…

1 августа. – Сегодня…

Вот уже шестнадцать дней (с прибытия «Сильфа»), как сарванам не удается пленить людей. Либо бюжейцы вовсе больше не выходят из дому, либо сарваны уже не рискуют спускаться на самое дно своего моря.

Тот мужчина умер. Кто следующий?

Кто следующий?

2 августа. – Вскрытие трупа продолжается. Это может продлиться еще какое-то время.

3 августа. – Сегодня утром, средь бела дня, они его выбросили. Выбросили его останки прямо в море. И, под влиянием уж и не знаю какой необъяснимой мысли, возможно, какого-то суеверия, выбросили также и всю его кровь…

4 августа. – Я здесь уже месяц и ничего не могу поделать, просто сижу и гляжу на этот залитый светом мир, в коем я пленник странной ночи без мрака, пленник ослепительных сумерек.

Я, который так желал увидеть вблизи Марию-Терезу, теперь боюсь лишь одного: что увижу ее слишком близко!

Это уже какая-то ярость: они все режут, все кромсают! Ветки вздрагивают и одна за другой теряют листья, затем ломаются, делясь на тысячи отрезов. С кажущейся спонтанностью раскалываются камни. Птицы, млекопитающие и рыбы покрываются рубцами. Но людская операционная все еще пуста.

Но нет – уже не пуста! Волей Провидения, коему я безмерно благодарен, это не Мария-Тереза, но я не желаю больше туда смотреть.

6 августа. – Скончался Рафлен, которого чуть раньше перевели в отдельную камеру. Я уверен, что он умер во время испытания сжатым воздухом. Воистину крепки наши грудные клетки, раз уж способны выдерживать внутреннее давление, которое не уравновешивает давление снаружи.

И потом, как, черт возьми, им удается избегать оседания пара на наших переборках, который должен там скапливаться точно так же, как запотевают окна в теплой комнате, когда на улице холодно?.. Загадка.

7 августа. – Труп Рафлена исчез, но я не видел, чтобы его сбрасывали в море. Умерли также три женщины и один мужчина (мой сосед-англичанин), от чего – не знаю. Видел, как скинули тела англичанина и двух женщин. Но где еще одно?

8 августа. – Нет сомнений: трупы их не интересуют. Их привлекают только живые. Умерших выбрасывают вместе с одеждой, больше о ней не беспокоясь. Что они делают со скотиной, когда та дохнет, я не знаю. Живые животные сюда по-прежнему поступают. Но куда чаще – люди.

10 августа. – Ничего нового, все те же ужасы.

11 августа. – Событие: впервые пленник был опущен на Землю. И это Максим! Но с какой целью? Когда его схватили, выглядел он словно смертник перед казнью… Головокружительное погружение, да еще в такую рань!..

Восемь часов вечера. – Максим не вернулся. Одна женщина смеется не переставая…

12 августа. – Максима все еще нет. И однако же, ночью невидимые рыбаки доставили животных. А так как я уверен, что у них есть только одно подвоздушное судно, только один аэроскаф, значит этот аэроскаф возвратился без Максима.

Но если сарваны его оставили, то лишь потому, что он превратился в один из тех трупов, до которых им нет дела. Максим мертв! Но что произошло?

13 августа. – Этим утром – ни животных, ни камней, ни растений, ни людей. Такого еще не было. В чем же дело?

Выбери случай меня вместо Максима, уж я бы нашел способ передать кому-нибудь тетрадь. Пусть даже ее обнаружили бы лишь на моем бездыханном теле…

Одиннадцать часов. – Нам дали меньше воды, чем обычно, и салату недоставало свежести.

Два часа. – Как же они меня достали, эти сарваны! Они еще не знают, на что я способен… Знали бы они, какую злую шутку я намерен с ними сыграть… Я…

[Эти три последние строчки, написанные нетвердым почерком, вычеркнуты, но не вымараны, так что их еще возможно восстановить. За ними следуют другие, на сей раз зачеркнутые так, что ничего уже не разобрать. Следующие семь листов вырваны. Затем пятнадцать строк заштрихованы, поэтому с 13-го по 24-е число – ничего. И вот наконец следующее.]

24 августа. – Я пережил все те пытки, о которых писал выше. В течение десяти дней надо мной проводили самые жестокие опыты. Не извлекая меня из камеры, меня подвергали воздействию повышенного и пониженного давления, всех смесей газа. Надышавшись перенасыщенным кислородом и азотом воздухом, я впадал то в безудержное возбуждение, то в полную прострацию. Меня пичкали окисью азота, я в этом уверен: целый час я только и мог, что смеяться, как та женщина парой недель ранее. Помню, в какой-то момент я хотел пробить дыру в моей тюрьме, но вылетевшая из револьвера пуля расплющилась о невидимую стену… затем пытался застопорить вентили при помощи ножа. И нож, и револьвер у меня отобрали. Скрежет не прекращался ни на минуту… Ну наконец-то он закончился,