от слез, что предпочла пораньше лечь в постель, хоть потом никак не могла заснуть. Наутро после завтрака Феликс попросил у Марата машину – он хотел поболтаться по Москве до обеда у Марины. Ведь в прошлый наш приезд мы практически Москву не видели, угнетенные морозом и напряженной работой над исповедью Сабины. Меня Феликс с собой не пригласил и был прав: куда бы я делась, когда он отправится на обед к Марине? Марат любезно позволил Феликсу взять машину повара Вити, который все равно в этот день не собирался ездить за покупками.

Феликс уехал, а мы с Маратом, не зная, чем себя занять в такой траурный день, взяли Сабинку и пошли в бассейн. После часового бултыханья в теплой воде Сабинка быстро заснула, и мы остались вдвоем. Вокруг было тихо и пусто. Марат сел на диван в гостиной, а я прилегла к нему на колени.

Это было ошибкой – он тут же сказал:

– Пойдем ко мне.

– Нет, нет! – в ужасе оттолкнула его я. – Только не сейчас, сразу после похорон! К тому же Сабинка может проснуться и Феликс может вернуться.

– Сабинка после бассейна проснется нескоро, а Феликс пусть возвращается: все равно, пора ему сказать правду.

– Нет, Марат, еще не пора. И не здесь, и не сейчас, когда по дому все еще бродит мамин призрак.

– Но у меня такая тоска! И только с тобой я могу немного забыться.

Я решительно сказала «нет», и Марат, покорно согласившись, тут же приступил к фортепианному соблазнению, состоящему в том, что его пальцы забегали по мне, как по клавиатуре рояля. С его стороны это было большим свинством, потому что он уже хорошо знал, как много времени – вернее, как мало времени – нужно, чтобы меня переубедить. Сам он при этом входил в настоящий транс такого накала, что через пару минут начинал задыхаться.

Доведя меня до полной потери здравого смысла, он хрипло прошептал:

– Ко мне мы теперь не дойдем. Пошли в мамину комнату.

Линина комната выходила прямо в гостиную, так что нам удалось без особых потерь до нее добраться, и мы согрешили прямо на той кровати, на которой Лина умерла два дня назад. В свое оправдание я придумала, что таким образом Лина нас благословила. Марат заснул, а меня начало мучить беспокойство: мне стало казаться, что кто-то бродит по гостиной, время от времени постукивая в дверь Лининой комнаты.

Пока я приводила себя в порядок, шаги и стук затихли. Я осторожно вышла в гостиную, плотно прикрыв за собой дверь. За окном уже начало темнеть, и гостиная с задернутыми шторами погрузилась в сумрак, а в сумраке кто-то сопел и шуршал бумагами. Я с замиранием сердца зажгла свет и, к своему ужасу, обнаружила Сабинку, сидящую на полу возле журнального столика и сосредоточенно раздирающую на кусочки сложенные на столике журналы.

– Что ты делаешь, Сабинка?

Она уже говорила вполне сносно, иногда путая немецкие и русские слова:

– Я тебя искала. Во варст ду?

О боже, как от нее скрыть, где я была?

– И что ты теперь делаешь?

– Сердяюсь.

– На кого?

– На дих.

Я почему-то перешла на немецкий:

– Варум?

Но она ответила по-русски:

– Зачем прятываться?

– Я не пряталась, я просто думала, что ты спишь.

Мне хотелось поскорее унести ее из гостиной, пока из Лининой комнаты не вышел Марат – я, конечно, понимала, что она не подумает о том, о чем подумал бы взрослый, но на душе у меня от всей этой ситуации становилось муторно.

– Идем к тебе, я тебя одену.

Я взяла на руки маленькое теплое тельце, Сабинка прижалась ко мне и потерлась щекой об мое плечо: «Ты так вкусно пахнешь».

Я-то знала, чем я пахну: счастье, что об мое плечо терлась Сабинка, а не Феликс. И мне стало ясно, что действительно с этой двойной игрой пора кончать.

К моменту возвращения Феликса я уложила Сабинку в постель, хорошо помылась в душе, и мы с Маратом, сидя на кухне, в который раз просматривали Линину книгу: полгода назад мы ее отпечатали и переплели в подарок Лине на день рождения. Вернувшись, Феликс скользнул взглядом по книге, но ничего не сказал, а стал выяснять, когда я собираюсь вернуться в Цюрих.

– Я еще об этом не думала. Ведь нужно разобрать Линины вещи и бумаги.

– А ты подумай, потому что я хочу уехать послезавтра утром – мне еще надо по дороге заехать в Берлин к маме, показать ей Сабинку.

Я мысленно отметила, что в Берлин он меня тоже не позвал.

– Отлично. Значит, я уеду дня через три, чтобы встретить тебя с Сабинкой в Цюрихе.

Феликс сказал тихо и внятно:

– Об этом не может быть и речи. Ты уедешь в тот же день, что и я, потому что я тебя наедине с ним в пустом доме не оставлю.

– Он – это я? – спросил Марат, медленно поднимаясь со стула. И я испугалась, что сейчас начнется – что именно начнется, я не знала, но я не хотела, чтобы оно началось.

Я бросилась между ними:

– Ладно, я тоже уеду послезавтра, не стоит из-за этого горячиться. Я постараюсь за завтрашний день разобрать хотя бы бумаги и письма.

– Марат, – сказал Феликс самым вежливым тоном, – ты закажешь ей билет на послезавтра? А мне опять завтра дашь машину на полдня, ладно?

Я посмотрела на Марата так умоляюще, что он немедленно согласился, но не удержался и спросил:

– А завтра ты не боишься оставить ее со мной? Правильно не боишься – я завтра с утра тоже уезжаю в город.

Мы тихо разошлись по своим спальням, причем я легла в комнате Сабинки, чтобы не оставаться с Феликсом с глазу на глаз.

Назавтра Марат с утра уехал в свой офис, а вслед за ним уехал и Феликс. Я же провела весь последний день в Лининой комнате, разбирая ее бумаги, и только перед обедом мы с Сабинкой опять сходили в бассейн, от которого она была без ума. Часов в пять я услышала, как во двор въехала машина, и я тут же взмолилась неизвестно кому, чтобы это был Марат, а не Феликс. Моя мольба была услышана: это действительно был Марат.

Он не вошел в Линину комнату, а остановился в дверях и поманил меня пальцем:

– Иди сюда. Где твоя сумка?

Я принесла сумку из Сабинкиной комнаты и положила на стол – это была самая заурядная дамская сумка с двумя карманчиками в