Шрифт:
Закладка:
И подняла меч в знак победы.
– Бой был честным! – крикнула она, по кругу оглядывая всех собравшихся. – И вы видели, чем он кончился! Победа! Моя! Правда! Моя!
Голос её был твёрд, но в глазах блестели слёзы.
А дружинники, стоявшие поодаль кольцом, сперва молчали; но затем послышался один выкрик, и другой, и третий… и все до одного кричали одно и то же:
– Лорга! Лорга Эсхейд! Лорга Эсхейд!
– На время, – отвечала она. – Пока не появится кто-то более достойный.
Взгляд у неё был пустой.
Захаира унесли – ещё живого, но явно доживающего последние часы. Собрали и других раненых… и мертвецов, которых оказалось хоть и много, но не столько, сколько могло быть, если б подземные твари всё же вырвались бы наружу. Фог рвалась помочь – хоть куда-то, хоть кому-то, но её шатало и мутило одновременно, а под конец вывернуло – почти насухо, желчью.
– Пустите, я могу спасти, – шептала она, чувствуя, как закатываются глаза. – И там твари сбежали, я…
– Доверь это другим, – прозвучал ворчливый голос Сэрима.
Фог не хотела.
Она пыталась рассказать про мальчика-киморта, про то, что раскол мог вызвать в городе обрушения, по вырвавшихся чудовищ, про сбежавшую Дуэсу и странные слова, брошенные ею напоследок, но язык ворочался с трудом. Сидше умыл её водой из фляги и дал немного попить; у питья был сладковато-травяной привкус, и тело после него сделалось тяжёлым, но хоть перестало трясти. Тогда она позволила наконец себя увести – и уложить на постель под красным бархатным пологом, на красные простыни.
– Тише, тише, – сказала темнота голосом Зиты. – Умаялась же девочка…
И Фог провалилась в сон.
Забытьё было тревожным.
Ей снился странный дирижабль, объятый морт, точно пламенем; снился учитель – такой же, как прежде, а всё же не такой, поседевший, одетый на пустынный манер, но с прежними зелёными глазами; снилось озеро, в котором вода вдруг начинала бурлить, как в кипящем котле…
«Я куда-то не успеваю, – билась одна навязчивая мысль. – Но позабыла куда».
Когда Фог очнулась, вокруг было сумрачно и тихо. Над головой колыхался красный полог; в углу тускло мерцала «вечная» свеча из камня, напитанного морт. На стуле подрёмывала, запрокинув голову далеко назад, девчонка-северянка, одетая добротно, но просто, во всё тёмное. Словно почуяв, она вскинулась, просыпаясь, захлопала глазами, поклонилась, сложившись вдвое, и выпалила:
– Орра-госпожа-сейчас-позову! – выскочила, хлопнув дверью.
– Служанка, что ли? – пробормотала Фог, пытаясь сесть. Голова немного кружилась. – А где моя одежда?
Хиста и нижние платья куда-то подевались; на ней была незнакомая тонкая-тонкая сорочка. Правда, рядом, у изножья кровати, обнаружился верный сундук – он хвостом-то не завилял при виде хозяйки только потому, что хвоста не было, а так обрадовался точь-в-точь, как, бывало, Ора в Шимре радовалась возвращению Алаойша… Фогарта едва-едва успела откопать среди приборов и материалов запасную хисту, одеться и кое-как разодрать щёткой волосы, когда двери спальни отворились, и вошла целая процессия: Эсхейд, разряженная непривычно торжественно – в белые одежды с серебряным шитьём, а с ней несколько дружинников, та самая глазастая перепуганная служанка, а также Зита, одетая на мужской манер и необыкновенно похожая сейчас на собственного сына. Последним шёл – Сидше, тихий и задумчивый.
Поймав взгляд Фог, он непроницаемо улыбнулся и отвёл взгляд.
– Ты спала три ночи и три дня, – с ходу сообщила Эсхейд. – Сейчас вечер четвёртого. Рану у тебя на боку пришлось зашить, но заживёт она без последствий, там, считай, просто кожа рассечена… Голодна? Пить хочешь?
От напора Фог растерялась и смогла только кивнуть рассеянно:
– Ну, пожалуй, немножко…
– Тогда по пути попьёшь, – ответила Эсхейд. – Времени и так почти нет… Захаир умирает, но никак не помрёт, – добавила она, помрачнев. – И говорит, что хочет сказать что-то важное, но скажет только тебе. И чтоб я о нём ни думала, но воин он и впрямь был великий, да и Лоргинариум он под объединил своей рукой, прекратил дрязги между наместниками, так что не уважить его волю не могу. Выслушаешь его?
Сердце у Фог сжалось от дурных предчувствий.
– Почему именно я? То есть… – Она сглотнула и, заставив себя успокоиться, поднялась с постели, оправляя хисту. – То есть я пойду и выслушаю. Эсхейд, а ты теперь… лорга, что ли?
– Я наместница, – усмехнулась она. – Но теперь, видать, ещё и Ульменгарма.
По пути к покоям Захаира она рассказала, что связаться с его войском и отдать приказ вернуться в столицу удалось не сразу. Гонцам лорга не доверял; старые методы – огневые знаки – считал чересчур медленными; в итоге с дюжину лет назад ему доставили из Шимры «чёрные зеркала», вот их-то он и использовал.
– Вот только без киморта чужаку с таким зеркалом не совладать, – добавила Эсхейд, нахмурившись. – А сам Захаир помогать отказался… Оно и понятно. Тебя же будить твой приятель Сэрим запретил наотрез: сказал, мол, это всё равно что убить. Я кликнула по городу клич, есть ли поблизости киморт или эстра, но никто не отозвался… Наконец вчера этот Сэрим пришёл и заявил, что он ни то, ни другое, но пособить может.
Фог нисколько не удивилась, что он не стал сразу признаваться и раскрывать свою тайну – скорее, не поверила, что он вообще отважился это сделать.
«Он же только-только с флейтой примирился, едва-едва отпустил Брайну, – размышляла она. – Так почему передумал скрываться?»
Раздумывая так, она встретилась взглядом с Сидше; тот снова улыбнулся мягко, ускользающе…
«Так значит, он его убедил», – осенило её.
И впрямь, больше было некому.
В итоге битву удалось остановить перед самым началом. Четыре дружины, правда, взбунтовались; Мирру с небольшим отрядом верных людей окружили и едва не убили.
– Спасло их «небесное знамение», чтоб это ни было, – подытожила Эсхейд. – Ну, прибудет котёныш в столицу – и сам расскажет. А мы покуда его здесь подождём, благо дел много: некоторые чудища скрылись и теперь ночами рыщут по округе, благо здесь народ не слишком пугливый – отпор даёт. Но один дом на окраине подчистую вырезали… Впрочем, это не твоя забота, – спохватилась она. – Я уже дружину отрядила, справимся. О чём задумалась?
От неожиданности Фог ответила честно:
– О том, что, наверное, Мирру теперь не стоит называть «котёнышем».
Эсхейд расхохоталась:
– И впрямь, совсем уже большой вырос, скоро и вовсе лоргой станет… Ну,