Шрифт:
Закладка:
А четырнадцатый кто? Квартирант...
Итак, четырнадцать человек в крохотном сарайчике, на двухэтажных нарах вповалку. Так теплее — ведь зимою здесь, должно быть, страшновато: со страшной силой дует холодный ветер, хлещет ледяной дождь, а стекол в окнах нет и печка отсутствует. Обед Елена готовит во дворе над костром среди кирпичей.
— Как же вы согреваетесь?
— А у нас жаровня. Вот она...
Елена приносит старую ржавую жаровню:
— Вот только уголь дороговат. А нам каждое сентессимо считать приходится.
Да, в этом доме привыкли считать каждое сентессимо. Сколько душевных и физических сил нужно матери этого большого и шумного семейства, Елене, чтобы вот так, на протяжении десятилетий трепетать, раздумывая о том, удастся ли сегодня накормить детей?
— Видите ли, — тихо говорит Карлос, — когда я работал шофером на грузовике, было немного легче. Все-таки заработок был постоянный. Но в этом месяце истек срок действия моих шоферских прав — они действительны пять лет. А чтобы получить новые, надо заплатить сбор — сто эскудо. Для нас в нынешнем положении — это большие деньги. Мы их не нашли, и вот пока я работаю грузчиком на машине. Теперь как повезет: найдется сегодня работа, хорошо; нет — клади зубы на полку...
Я гляжу на этого немолодого уже человека с седой головой, в изорванном свитере и зримо представляю себе, как нелегко ему каждое утро, оспаривая работу у более молодых товарищей, уговаривать каких-то лавочников, чтобы погрузку товаров на грузовик доверили ему, а не другим: у него такая большая семья, а работник-то он в сущности один, — что там принесут девчонки из булочной?
— Живем просто, — говорит Елена. — Что он сегодня к вечеру заработает, то я завтра утром потрачу на базаре. А иногда бывает и так: того, что он зарабатывает утром, хватит на обед, а то, что заработает после обеда, я потрачу на ужин...
Вот так и живет эта семья. Так, очевидно, живут и многие другие, если не все, в этой «Зеленой долине». И сама жизнь толкает их к борьбе за то, чтобы это поистине тяжкое, недостойное человека существование изменилось к лучшему. Вот почему и Карлос и Елена, сколько себя помнят, активно участвуют в деятельности коммунистической партии Чили. Карлос начал участвовать в революционной деятельности еще подростком. «Мне было четырнадцать лет, когда мы дрались с фашистами, — говорит он. — В начале тридцатых годов в Чили под влиянием «идей», занесенных из Германии, начал развиваться нацизм. Ну, коммунисты, конечно, давали ему отпор, и мы, мальчишки из рабочих семей, были с ними». Подрос Карлос — сам стал коммунистом. В партии он уже тридцать лет. Елена тоже всю свою сознательную жизнь в партии. Ну, и обе старших девчонки, конечно, в комсомоле.
Карлос активно работает в партийной организации поселка. Елена ведет работу среди женщин. Это очень трудное дело: «Центром матерей» в Валле Верде завладели христианские демократы. Домохозяйки — женщины темные, многие из них верят в бога, слепо слушаются попов. «Надо много сил и энергии, чтобы пробудить у них пролетарское сознание».
А я слушаю Елену и поражаюсь: откуда находит силы, энергию и время эта невысокая, усталая женщина, на руках у которой огромная семья, в том числе совсем еще маленькие дети? Как велика должна быть преданность и верность партийному делу, чтобы в этих тяжелейших условиях вести активную политическую работу, воевать с попами, убеждать темных домохозяек!
Но больше всего поразил меня спокойный и деловой рассказ Карлоса о том, как он участвовал в забастовке 23 ноября. Да, этот человек, являющийся основным кормильцем семьи, человек, суточного заработка которого едва хватает на то, чтобы его жена, ее отец и девять детей не умерли с голоду, бастовал в тот день и уговаривал бастовать других.
— А как же могло быть иначе? — сказал он мне. — Все бастовали, значит, и мы должны были бастовать. И не только это — надо было помешать штрейкбрехерам сорвать стачку. И мы сделали все, что было необходимо...
Сделали все, что было необходимо! Я слушал его и мысленно представлял себе тот день, такой богатый событиями, борьбой, столкновениями. И еще видел, как возвращается домой усталый, голодный, осунувшийся Карлос и как встречает его не зажигавшая в тот день костра, чтобы сварить обед, Елена. Конечно, она не могла упрекнуть его за то, что он не принес в тот день домой ни единого сентессимо в кармане. Конечно, она, коммунистка, одобрила поступок своего мужа, коммуниста. Но каково было слышать тихие голоса детей: «Мама, почему у нас сегодня нет хлеба?..»
Этот долгий декабрьский летний день, столь богатый впечатлениями, близился к концу, когда мы, спустившись с крутой горы, распрощались с Диасом и его друзьями на берегу океана, у статуи апостола Петра с ключами от рая в руках, слывущего покровителем рыбаков. В небольшой бухточке покачивались на волнах рыбачьи лодки, сохли растянутые на шестах сети, бронзовые от загара ребятишки ныряли в воду.
Надо было решать, как теперь поступить. До отлета нашего самолета в Москву оставалось совсем немного времени — мы должны были явиться на аэродром рано утром, а сейчас находились в ста сорока километрах от Сантьяго. Перспектива ночного путешествия по извилистым горным дорогам не радовала Виталия Боровского, — он предпочел бы немедленно повернуть на восток.
Но у нас предстояла встреча еще с одним чилийским коммунистом, и каким! С Пабло Неруда, величайшим современным поэтом Латинской Америки, выдающимся деятелем всемирного движения сторонников мира и активнейшим участником острой политической борьбы в Чили. Он живет неподалеку от Вальпараисо, в поселке Исла Негра, что значит по-русски Черный Остров.
Мы неоднократно встречались с Пабло Неруда и раньше — в Москве и в других столицах мира, куда его приводили борьба за мир и литературные дела. А совсем недавно, когда я был в городе Чильян, где проходил съезд социалистической партии Чили, мне сообщили, что Неруда находится совсем неподалеку, в тихом городке Парраль: там было организовано большое национальное торжество — Пабло Неруде присваивалось звание почетного гражданина этого городка — здесь он родился в семье скромного чилийского железнодорожника и провел свое детство.
И вот, улучив свободный час, я умчался в Парраль. Парадная церемония уже окончилась, и на поляне у деревянных мостков, окружающих амфитеатром круглую площадку для излюбленных в Чили соревнований кавалеристов, — родео, под огромным шатром шел шумный, в латиноамериканском стиле,
