Вывод германских войск с Украины поставил большевиков перед стратегическим выбором. Правая фракция доказывала, что, поскольку пролетариат слаб, страна еще не готова к революции. Этим людям казалось, что Советская Россия должна не прельщаться опасной авантюрой, а сконцентрироваться на борьбе с внутренними врагами. Они бы не возражали продолжить сотрудничество с силами Директории из расчета того, что националистам будет позволено руководить, а коммунистам — организовываться.

Левые, однако, снова восторжествовали. Пока коммунисты вели переговоры с Директорией, левые сочли, что возможность слишком благоприятна, чтобы ждать, и из побежденных партизанских подразделений сформировали армию на северных границах Украины. Ленин и Центральный комитет некоторое время колебались, перед тем как одобрить план открытия нового фронта. Когда они наконец это сделали, триумфальное продвижение Красной армии на Украину, казалось, оправдало политику левых.

Большевики, как националисты ранее и Добровольческая армия позднее, обнаружили, что эту страну легко завоевать, но ею сложно управлять. Как и боялись правые, партия завязла в трясине Украины. Коммунисты повели себя бестактно: Москва сняла с постов местное руководство, а новые люди не понимали местных особенностей и без необходимости оскорбляли национальную гордость. Местные коммунисты также проводили более радикальную политику, чем россияне проводили дома. Вместо раздела земли многие крупные земельные владения были сохранены для государственных и коллективных хозяйств, а крестьян силой принуждали в них вступать.

Но большинство проблем коммунистов создали не они сами. Городам Советской России отчаянно требовалось продовольствие, и было понятно, что коммунисты, чье выживание зависит от этого, предпринимали все усилия, чтобы получить зерно. Поскольку у них было мало что предложить взамен, они были обречены на охлаждение отношения к ним крестьян.

По мере того как враждебность крестьян по отношению к новому режиму возрастала, партизанские отряды дезертировали от большевиков и нападали на их тылы и коммуникации. Наверное, нигде большевики не пострадали так сильно от рук крестьян-партизан, как на Украине. Сельскую местность поглотила анархия, а в селах не было никакой власти. Агенты Добровольческой армии с открытым ликованием сообщали, что отряды крестьян жгут мосты, разрушают железнодорожные пути, нападают на колонны техники и отрезают города от окружающего мира. По иронии, спустя короткое время те же агенты сообщали о деятельности тех же самых отрядов — с той разницей, что теперь эти партизаны воевали с режимом Деникина.

Добровольческая армия изначально была тесно связана с Украиной. Многие из ее ведущих деятелей жили там и продолжали сохранять контакт с местными политиками. В 1918 году Киев был местом нахождения как «Азбуки», так и наиболее успешного вербовочного центра армии. На первый взгляд может показаться странным, что российское националистическое движение имело такую сильную поддержку в нерусском регионе. Объяснение кажущегося парадокса таково: те, кого пугала неожиданная мощь украинского национализма, видели своего спасителя в Добровольческой армии; нет более неистовых националистов, чем те, кто чувствует, что их прежнее привилегированное положение в опасности.

В первой половине 1918 года Киев стал политической столицей антибольшевистской России. Те, кто спасся с севера, предпочитали Киев Екатеринодару. Деникин не приветствовал политиков, и в любом случае жизнь в Киеве была куда более интересной, чем в провинциальном кубанском городе. Социалисты и монархисты, пронемцы и антинемцы, друзья и враги Добровольческой армии проводили митинги, разрабатывали проекты, планировали политические комбинации и составляли более или менее невыполнимые планы на будущее. Друзья держали командование белых в курсе дела.

Сторонники Добровольческой армии могли свободно работать в Киеве, потому что их защищал Скоропадский. Он, конечно, должен был проводить прогерманскую политику и разглагольствовал о деле украинского национализма, но по происхождению и идеологии был настолько близок к генералам Екатеринодара, что при несколько других условиях мог бы быть одним из них.

Деникин такого мнения не придерживался; он не был человеком, который мыслил в терминах меньшего из зол. Для него поддержка Скоропадским украинского национализма и сотрудничество с Германией были проявлением предательства, и то обстоятельство, что любая из потенциальных альтернатив власти гетмана была бы для Добровольческой армии хуже, не играло роли.

Осенью 1918 года Добровольческая армия неожиданно получила роль в делах Украины. Понимая, что он вскоре утратит поддержку Германии, Скоропадский лихорадочно искал новых союзников. Он распустил свой прогерманский кабинет и обратился за помощью к генералу Деникину. Малочисленные силы из нескольких тысяч российских офицеров, организованные местным вербовочным центром Добровольческой армии, приобрели огромную важность: только эти люди были готовы сражаться с Петлюрой. Таким образом, первое «независимое» правительство Украины могли защищать от его собственного народа только те, кто пламенно ненавидел идею независимости Украины. Но маневр Скоропадского провалился. Деникин в тот момент сражался с большевиками на Северном Кавказе и на Дону и не мог бы увеличить серьезную помощь, даже если бы и хотел. Русских офицеров в Киеве было чересчур мало, чтобы остановить вступление Петлюры в столицу.

Конец весны 1919 года был оптимистическим периодом истории Добровольческой армии. Белые наступали по всем фронтам, и Деникин, конечно, знал о хрупкости власти большевиков за пределами линий фронта. Именно в это время главнокомандующий решил осуществить вторжение на Украину. Он хотел получить контроль над кратчайшим путем к Москве и приобрести экономически значимые территории. Он хорошо понимал, что потеря региона, производящего зерно, будет сильнейшим ударом по Советской России. Но Украину снова было легко завоевать и трудно удержать.

Из всех претендентов на власть на Украине Деникин был единственным, кто не делал уступок национализму. Он даже зашел настолько далеко, что отрицал существование отдельного украинского народа. По его формулировке российский народ состоял их трех частей: великороссов, малороссов (украинцев) и белороссов. Он не видел никаких причин, почему «малороссийские» земли должны бы управляться отдельно или почему бы ими стоило управлять как единым целым.

Как докладывали его агенты, народ счел термин «малороссы» оскорбительным. Один человек писал из Киева в ноябре 1919 года, предлагая компромисс: «Украинская Россия», но Деникин, даже в этот поздний час, оставался непоколебимым. По его мнению, украинский национализм был не реальным движением, а просто результатом работы местных и иностранных подрывных элементов. Среди иностранцев он винил немцев, а дома — интеллигенцию. Он и его советники обманывали себя мыслью, что, как только малочисленная группа подрывных элементов будет изолирована, проблема просто исчезнет. Обычная ошибка националистов — нежелание или неспособность воспринимать чаяния других настолько же серьезно, как собственные.

Представитель «Азбуки» писал из Киева: «Украинский национализм открыл новые перспективы для полуинтеллигенции: священников, сельских учителей, мелких чиновников, медиков — людей, которые могут говорить по-украински. Победа Добровольческой армии угрожает им возвратом к прежнему статусу». Этот анализ не лишен преимуществ. Полуинтеллигенция действительно играла ведущую роль в развитии национального самосознания (хотя не обязательно по эгоистичным мотивам), а у крестьян и рабочих были другие заботы, такие как земельная реформа, инфляция, безработица и восстановление порядка. Однако украинцы, или, если уж на то пошло, россияне, предпочитали власть своего собственного правительства и были сильно привязаны к своему языку. Отрицать привлекательность национализма было самообманом.