– Так, да не так, – коротко сказал Роб. – По той простой причине, что ее никто не сажал.

Повисла еще одна пауза, во время которой Роб шагал в мрачном молчании.

– Так ты ее не посадил? – несмело спросил Дейви.

– Нет!

– Во времена нашего отца это было отличное поле для пшеницы.

– Что ж, теперь мое время, – отрезал Роб, бросив на него раздраженный взгляд. – Так что не лезь не в свое дело, братец! Я фермер, а ты учитель. Так давным-давно было условлено. И мне не по нраву, если кто-то указывает мне, что делать. Кстати… – Он повысил голос, в нем появились властные нотки. – В последние месяцы ты только этим и занимаешься: то у меня изгородь полегла, то поле заросло, а то калитку надо поправить. С этим надо покончить раз и навсегда. И чем раньше ты перестанешь совать нос не в свое дело, тем лучше.

– Я люблю наш старый дом, – тихо и сдавленно произнес Дейви. – И тебя, Роб, я люблю. Я ни за что не стал бы тебе указывать. Ты и сам это знаешь. Просто у меня сердце болит от желания видеть, как добрая красная земля родит крепкую пшеницу.

Роб гневно нахмурился. И все же это было слишком забавно. Недовольный огонек погас в его глазах, он от души расхохотался:

– Дейви, Дейви! Ты меня в могилу сведешь. Ты и твоя пшеница на красной земле. Дружище, разве ты не знаешь, что за муку много не выручишь? – Он снова рассмеялся, снисходительно. – Кстати, раз уж мы заговорили об этом… вот что! Я хочу завести племенного быка. Собираюсь купить Гордость Уинтона в четверг в Ливенфорде. Трехлетку ангусской породы, может, слышал? Лучший бык во всем Уинтоне.

– Того самого быка! – в ужасе воскликнул Дейви. – Он же стоит целое состояние.

– Сколько бы ни стоил, я его куплю.

Расправив грудь, Роб продолжил шагать, сбивая палкой бутоны боярышника с живой изгороди. Дейви молча шел рядом с ним.

Они прошли мимо лесопилки Геммелла, где желтый штабель древесины зиял разверстой раной в нежной зелени Милбернского леса, и вошли в приземистое серое здание школы за небольшим палисадником с унылой желтофиолью.

Джанет Блэр в гостиной отложила вязанье и встала с кресла из конского волоса, поставленного под углом у окна, – ее личного кресла, из которого она могла обозревать всю улицу. То была высокая угловатая женщина с поджатыми губами, стянутыми в узел волосами и поразительно прямой для шестидесяти двух лет спиной. Она с аскетичным достоинством носила белый кружевной чепец. В ее манере держаться, в проницательном взгляде сквозила гордость. Сыновья немедленно склонились перед ней.

– Входи, Робин, – произнесла она твердо, но неожиданно сухо, – твой чай как раз настоялся. Садись. Рада тебя видеть, сынок.

Затем она бросила через плечо:

– Дэвид, чайник на конфорке, принеси.

Через минуту она уже разливала чай, весьма официально. Потчуя Робина, она то и дело повторяла что-то вроде: «Вот твои любимые лепешки» и «Теперь в Гринлонинге вряд ли подают такое варенье», пока он наконец не улыбнулся, довольный:

– Мама! Мама! Я уже почти жалею, что женился.

Она вскинула брови, но на ее губах мелькнула польщенная улыбка, а взгляд обращенных на сына глаз потеплел.

– Люблю смотреть, как мужчина ест, – небрежно произнесла она. – Твой отец знал толк в хорошей еде. – Она скользнула взглядом по старшему сыну. – А Дейви ест не больше, чем больной воробушек.

– Но, мама, у меня прекрасный аппетит, – возразил Дейви.

Джанет поджала губы.

– Возможно, – задумчиво протянула она, – но как бы ты его не лишился, услышав новость.

Сыновья с удивлением посмотрели на нее.

– Какую новость, мама? – спросил Дейви.

Повисла тишина, которую нарушали лишь часы-ходики. Затем Джанет ответила с мрачным нажимом:

– Новость, которая не принесет этой деревне ничего хорошего, если я хоть что-то понимаю. Пастор узнал об этом от совета, получил письмо из Эдинбурга. А я – от Феми Скулар полчаса спустя. Она пришла из дома пастора специально, чтобы рассказать мне. Хорошая она женщина, несмотря на все свои недостатки… и хорошая подруга.

Роб нетерпеливо поерзал:

– Продолжай, мама, продолжай. Раскрой нам свой секрет.

– Это не мой секрет! Уверена, что вся деревня будет в курсе еще до темноты. – Она снова драматически замолчала, словно смакуя неприятное известие. – Новая школьная помощница, новая помощница Дейви – ее зовут Джесс Лауден.

– Джесс Лауден? – озадаченно повторил Дейви. – Но я не… я никогда о ней не слышал.

Мать нахмурилась:

– Так я тебе расскажу! Эта Джесс Лауден – дочь Маргарет Лауден, сбежавшей из нашей деревни лет двадцать назад. Она сбежала из Гаршейка, потому что никак не могла уняться, потому что не могла смотреть в глаза честным женщинам. Нашла себе какую-то работу в Овертон-Хаусе и понесла, распутница. Теперь ты понимаешь? Маргет Лауден никогда не была замужем, а эта… эта твоя новая помощница – ее дочь.

Роб протяжно присвистнул, а затем беспечно произнес:

– Это было сто лет назад, мама. Девчонка ни в чем не виновата.

Джанет передернуло от отвращения.

– Яблочко от яблоньки недалеко падает.

Роб громко зевнул и потянулся – только он мог позволить себе такое в присутствии Джанет Блэр; затем он игриво посмотрел на брата:

– И все же гляди в оба, малыш Дейви.

Роб тихонько пропел, поддразнивая:

Растет камыш среди реки.

Он зелен, прям и тонок.

Я в жизни лучшие деньки

Провел среди девчонок[58].

Дейви мучительно покраснел и посмотрел брату прямо в глаза.

– Тебе бы все шутить, Роб, – тихо произнес он.

Роб бегло покосился на Дейви, с шумом поднялся и подошел к окну. Через несколько минут он внезапно воскликнул:

– Вот те на! Двуколка приехала. Эйли с Гибби Гилфилланом в двуколке. Вот так сюрприз! Она не говорила, что собирается приехать.

Он с раздражением развернулся к двери. Дейви отошел от стола к камину.

Раздался скрип колес. Шаги на улице. И затем появилась Эйли. Она стояла в проеме двери и улыбалась.

– Ты забыл яйца, Роб, – сообщила она, прежде чем он успел открыть рот. – Помнится, ты обещал Маккиллопу четыре дюжины сегодня вечером – да, точно, четыре дюжины. Вот я и подумала, что завезу корзинку в лавку, загляну сюда повидаться с матушкой и подброшу тебя домой.

Роб сердито щелкнул языком.

– Вечно ты как снег на голову, – недовольно проворчал он.

– Роб, мне просто было по пути.

– Черт возьми, женщина, если честно, я пока не собирался домой. Мы с Геммеллом и парнями