жалком чахлом теле как будто чуть прибавляется сил.

Эйли развернула салфетку, слегка улыбаясь.

– Не стоит волноваться об этом, мама, – ласково сказала она.

– Волноваться, – с кислой улыбкой повторила Лисбет. – Конечно, Эйли, тебе-то не о чем волноваться. Живешь припеваючи, с тех пор как я выдала тебя замуж в Гринлонинг, и много ли благодарности я за это получила, хотя тебе завидует вся округа?

Эйли с трудом придержала язык.

– Молчишь, – продолжала Лисбет, не переставая осторожно раскачиваться и пристально глядя на дочь, – и правильно делаешь. Совсем как твой отец, когда я ловила его на горячем. И не стыдно тебе, Эйли, за свою черную неблагодарность? Тебе достался лучший парень в деревне с лучшей фермой. Что ж, остается лишь молиться, чтобы ты не показывала свой норов Робу. Будь осторожна, Эйли, послушай материнского совета и не давай ему больше поводов для жалоб.

Эйли отчаянно прикусила губу.

– Больше поводов для жалоб? – сдавленно перепросила она.

– Тише, тише, – пробормотала Лисбет, внезапно испугавшись, что зашла слишком далеко. – Не сердись. Я о ребенке, только и всего. Ты же знаешь, что Роб мечтает о детях. А насколько известно мне, детей в Гринлонинге пока не предвидится.

– И это я виновата? – глухо спросила Эйли. – Я верна Робу, верна во всем.

– Ты не поверишь, сколь различны верность и любовь, – пробормотала старуха.

По улице меж тем шла Джесс Лауден неторопливой элегантной походкой, раздавая и принимая приветствия.

Несмотря на притворное равнодушие, Джесс нравилось чувствовать, как изменилось отношение деревенских жителей к ней; несмотря на показное спокойствие, глаза ее ярко горели. На ней было платье с квадратным лифом, зеленый оттенок ткани казался особенно глубоким по контрасту с ее блестящими волосами, а на руках – новые белые хлопковые перчатки. Она была довольна собой, счастлива и возбуждена.

У поворота дороги за мостом Джеймс Геммелл следил за ее приближением, прислонившись к воротам своего двора. Он казался менее мрачным, чем обычно, и на его мясистом лице был написан странный невольный интерес. Когда Джесс подошла к лесопилке, он остановил ее.

– Славно выглядишь сегодня, девонька, – неуклюже похвалил он. – На редкость славно. У тебя новое платье.

– Верно, – кокетливо ответила она. – И новая серебряная брошка.

Неожиданно она покраснела и коснулась рукой брошки у горла.

– Ты купила ее сегодня?

– Нет-нет! То есть… вообще-то, это старая брошка.

Она говорила поспешно, смущенно, и яркий румянец разливался по ее белой шее до самой брошки на вороте, которую она теребила.

Геммелл ничего не заметил. Полностью поглощенный чувством, которое пытался выразить, он продолжил почти застенчиво:

– Наверное, это звучит странно. Но если тебе что-нибудь понадобится, малышка… В смысле, если я когда-нибудь смогу тебе чем-то помочь…

Он умолк, и Джесс, подняв глаза, обнаружила, что он сверлит ее взглядом. Это было настолько нелепо, что ее смущение растаяло; она невольно засмеялась.

Он нахмурился, затем его губы дернулись.

– Все бы вам, детишкам, веселиться, – снисходительно произнес он. – Куда направляешься?

Она взяла себя в руки и нахально передразнила его сухую манеру разговора:

– Да просто в школу иду повидаться с Дейви Блэром насчет книжек. Мне очень нравится Дейви. Конечно, это просто работа, сам понимаешь. Мне нужно делать, что положено, мистер Геммелл, ведь Дейви мой начальник!

– Ясно, – сказал Геммелл. – Ну ступай тогда, девонька. Дейви неплохой парень.

Она повернулась и зашагала дальше по дороге, а он тепло смотрел ей вслед.

Днем в воскресенье Дейви Блэра всегда терзала тоска. А в это воскресенье – на следующий день после разговора Джесс с Геммеллом – тоска была особенно невыносимой. Засунув руки в карманы, он стоял на маленьком чердаке, служившем ему спальней, и горбился под тяжестью дня, под тяжестью камня, лежавшего у него на душе. Окно было открыто: день выдался на редкость тихим; за полями по спирали поднималась ввысь струйка дыма из трубы Гринлонинга.

Дейви с грустью размышлял о детстве, то одно, то другое воспоминание вызывало в глубине его души почти болезненную ностальгию. Они с Робом в новых матросских костюмчиках входят в церковь, держась за руки. Они с Робом купаются у водопада: Роб плещется под завесой воды, а он стоит и дрожит на мелком месте. Дальше школа: он украдкой пишет правильный ответ на пустой доске Роба; Роб с благодарностью улыбается; Эйли округляет смеющиеся карие глаза.

Эйли! Он словно наяву увидел ее залатанное серое платьице, штопаные шерстяные чулки. Затем перед глазами всплыл сенокос, свежие сконы и пахта, принесенные на Милбернское поле; запах сена. Он ложится, когда нога отказывает; отец несет его на плечах, Роб бежит рядом и приговаривает: «Тебе ведь больше не больно, Дейви?»

Роб всегда был рядом, всегда, всегда. Он вздохнул. «Роб, дружище, – устало подумал он, – я так тебя люблю. Я не в силах смотреть, как ты опять суешь голову в капкан».

Дейви встряхнулся, взял книгу с аккуратной сосновой полки, которую смастерил прошлой зимой, но погрузиться в чтение так и не смог. Он нарочно швырнул томик на пол, оттого что порядок в комнате усиливал его чувство собственной ничтожности. Рыбацкие снасти в одном углу, столярные инструменты в другом, все аккуратно разложено по местам, точно в комнате какой-нибудь педантичной старой девы, как ему сейчас казалось.

Не в силах успокоиться, он вышел из комнаты, спустился по лестнице и неосторожно вторгся в гостиную, где его мать пыталась уснуть, сидя в самом жестком кресле. Поначалу она не обращала внимания на его присутствие; но вскоре пошевелилась и сбросила с лица белый льняной платок.

– Что с тобой, Дэвид? – с раздражением спросила она. – Болтаешься по дому без дела. Что случилось?

– Ничего, мама, – уклончиво ответил он.

– Ни минутки покоя! – досадливо сказала она. – Ко мне около четырех зайдет миссис Скулар, и тебе это прекрасно известно. Бог знает, в каком состоянии я буду, если не вздремну как следует.

– Извини, мама.

– По моему опыту, от извинений мало толку. Вечно ты извинялся – за свои промахи, когда пугал меня на каждом шагу, когда упустил кафедру и вернулся в школу. Так что хватит извиняться. Сиди тихо. Или уходи!

Она с укоризной вновь закрылась платком.

Дейви вылетел из комнаты. «Ну и уйду, – подумал он с внезапной горечью. – Я не такой слабак, как она считает. Я это сделаю. Должен это сделать – хотя бы просто ради Роба!» Он схватил свою палку, надвинул шляпу на лоб и отправился вверх по холму в Гринлонинг.

Он шел быстро, ботинок с утолщенной подошвой на увечной ноге чуть волочился из-за спешки. Вскоре он уже был на ферме, обошел высокий каменный