Шрифт:
Закладка:
Роб встал как вкопанный, выпятив челюсть; его лицо побагровело.
– Вот как? – глумливо произнес он наконец. – Вот как? Может, ты сам положил на нее глаз?
– Это ради твоего же блага…
– К черту мое благо! – нетерпеливо перебил Роб. – С какой стати ты вообще лезешь в мои дела?
– Я не лезу в твои дела, Роб. И я тебе не соперник. Просто я люблю тебя, Роб. Я не хочу, чтобы ты сделал что-то… о чем можешь потом пожалеть.
– «Пожалеть»! – рявкнул Роб. Он был вне себя от злости, потому что его разоблачили, потому что он и сам знал, что поступает неправильно. – Пожалеть, говоришь? И о чем же я могу пожалеть?
Губы у Дейви побелели.
– Я уже все сказал, – тихо произнес он. – И если ты не понимаешь, это потому что не хочешь понять.
– К черту твои проповеди! – взревел Роб. Лицо его было багровым от гнева; он обхватил свои широкие плечи руками. – Не смей читать мне мораль! Думаешь, раз тебе не дали кафедру, можешь проповедовать мне? Как бы не так! Я не стану этого терпеть, святоша недоделанный.
И он врезал брату кулаком в лицо.
Голова Дейви дернулась назад; он упал на колени. Скорчившись, он прижал руку к челюсти. Прошла минута.
– О боже! О боже! – ошеломленно пробормотал он. – Вот это удар!
Наконец он с трудом поднялся на ноги.
Роб смотрел на него. Он все еще сжимал кулак, как будто забыл его разжать; его грудь все еще была выпячена, как будто он забыл дышать. Но выражение его лица переменилось. Казалось, он вот-вот заплачет.
– Дейви! Ч-что я натворил? – запинаясь, произнес он.
Дейви – держась за щеку и отряхивая одежду дрожащей свободной рукой – не ответил.
Грудь Роба тяжело вздымалась; его охватил невыносимый приступ жалости и чувства вины.
– Дейви! Дейви, дружище! – воскликнул он. – Да как я мог тебя ударить! Прости, ради бога, прости! Честное слово, я не собирался этого делать. Я и пальцем бы тебя не тронул. Лучше бы я дал отсечь себе правую руку. Это все мой проклятый нрав. Ты же простишь меня, братец? Пожалуйста, прости меня!
Бормоча извинения, он порывисто обнял Дейви.
– И все из-за такой ерунды! Между мной и Джесс ничего нет. Ничего, честное слово. Мы просто дурачимся и иногда гуляем вместе. Больше ничего, Дейви, дружище. Клянусь тебе перед Создателем.
– Честное слово, Роб?
– Честное слово.
– Тогда пообещай оставить Джесс в покое.
– Ну конечно, обещаю. Я что угодно сделаю, лишь бы у нас с тобой все было по-старому, Дейви. Это единственное, что меня волнует.
Дейви пытливо посмотрел на брата и тихо произнес:
– Ты же помнишь, как нехорошо обернулось в Ардфиллане с Жанной Рентон, после того как ты пообещал…
– Жанна – дрянь! – яростно перебил Роб. – Слышать о ней не желаю; слава богу, разговоры умолкли, и дело с концом. Как и в предыдущий раз. Но теперь я серьезно, Дейви, правда! Клянусь, я больше не приближусь к Джесс.
Они молча стояли и смотрели друг на друга. Затем Дейви протяжно вздохнул:
– Вот и славно, Роб. Я очень рад.
Похоже, он хотел что-то добавить, но сдержался. Вместо этого он пошел к воротам.
Дейви перевалил через холм и оказался на открытой пустоши, где его щеки коснулся прохладный ветер. Он поднял склоненную голову и, несмотря на все свои горести, исполнился восторга перед красотой знакомых просторов. Широкая полоса травы и расцветающего вереска, простроченная извилистым Милберном, тянулась до самой сизой границы Уинтонских холмов.
На него снизошел покой уединения; пред величественным неумолимым течением жизни его жалкое увечье казалось совершенно не важным. Он расслабился и вздохнул. Успокоившись, он подумал: «Что ж, возможно, оно того стоило, ради Роба, ради всех нас».
Солнце садилось, окрашивая небо и пустошь в алый цвет. Оглядывая склоны ближайших холмов, купавшихся в ярком свете, Дейви увидел одинокую фигуру, окруженную множеством серо-белых точек. Это был пастух Струтерс со своими овцами, Дэн Струтерс, его друг.
При виде Струтерса Дейви воспрял духом. Он вдохнул полной грудью пьянящий воздух и направился к пастуху по хрустящему вереску. Струтерс заметил Дейви, еще когда тот поднимался на холм, но виду не подал, а продолжал опираться на посох – спокойный, бесстрастный, невозмутимый. У его ног лежал коричневый колли. Лишь когда Дейви подошел совсем близко, пастух изволил кивнуть.
– Славный вечер, Дэн.
– Определенно, Дейви.
Больше ни слова не было сказано, но откуда-то Дейви знал, что этот человек его понимает. И оттого у него было легко на душе. Они стояли рядом в полной тишине. И молча смотрели на алый закат.
Во время того же пылающего заката Джесс Лауден пришла в Гринлонинг. По чистой случайности – а как иначе! – она как раз проходила мимо фермы на обратном пути из Милбернского леса во время воскресной вечерней прогулки. Раз уж она проделала такой немалый путь, то, хорошенько поразмыслив, решила захватить домой немного свежих яиц. Помимо прочего, Джесс любила скушать на завтрак свежее яйцо; а ее хозяйка, вдова Мичи, умела варить свежие яйца самым лучшим образом.
Джесс толкнула ворота фермы. Она вошла во двор и помедлила в ожидании кого-нибудь, кто может ей помочь.
Роб увидел ее, выходя из коровника. Он только что закончил с дойкой – вечером по воскресеньям, когда доярка и Нил уходили в деревню, он всегда сам управлялся с коровами – и нес под мышкой деревянное ведро парного молока. Но при виде Джесс едва его не уронил. Он встал как вкопанный, на его лице было написано смятение.
Не более получаса назад он поклялся Дейви, что будет избегать ее. Он и себе поклялся, проклиная ливенфордские шалости, безоговорочно решив вести себя разумно, чтобы после не пришлось пожалеть. И вот она стоит на его пороге! У него пересохло во рту и кровь прилила к лицу.
Конечно, он не боится! Он ничего не боится; это просто смешно. Нет, если как следует подумать, даже хорошо, что она пришла, ведь теперь он может поговорить с ней прямо, прояснить дело и покончить с этим навсегда.
Он покрепче ухватил ведро, спустился с порога коровника и медленно направился к Джесс. Она кокетливо улыбнулась ему, довольно откровенно:
– Долго же ты заставляешь себя ждать!
Он попытался нахмуриться:
– Я был занят. У меня полно дел вечером по воскресеньям. Парни… они оба ушли в церковь.
– Так ты совсем один, –
