сценических фотографий, на которых Рудольф выглядел не лучшим образом. Однако, по словам Мод Гослинг, Марго тщательно следила за тем, чтобы не переступать границы приличий, и была «не столь щедрой на похвалы Рудольфу, как ей бы хотелось, из нежелания огорчать Тито».

По мнению тех, кто ежедневно общался с танцовщиками, предпочтение, которое Рудольф отдавал мужчинам, привязанность, которую Фонтейн испытывала к Тито, и присущий им обоим здравый смысл исключали возможность реального романа между ними. Брун однажды описал свое партнерство с Карлой Фраччи, как «любовный роман без шрамов», «завершавшийся на сцене». И именно так близкие Марго люди оценивали ее чувство к Рудольфу. Для Джоан Тринг сама мысль о том, что их связывало нечто большее, чем тесная дружба, была «полностью исключена. Любовный роман между ними, пока они вместе танцевали, рано или поздно, но сказался бы на исполнении. А Марго глупой не была. Она бы не стала этим рисковать. Я проводила с ними так много времени, что непременно заметила бы что-нибудь, но никаких признаков чего-либо такого я никогда не улавливала». Некоторые полагают, что и Рудольф никогда бы не стал подвергать риску партнерство, оказавшееся настолько важным для его карьеры. В их числе – Теодора Кристон, регулярно общавшаяся с Фонтейн во время ее гастрольных туров в Америку: «Во-первых, он любил мальчиков. Поэтому предположение о том, что он мог прыгнуть к ней в постель, кажется смехотворным тем из нас, кому все было известно». «Зайдите в соседний номер и узнайте, чем занимается мальчик, – не раз поручала ей Фонтейн. – Только обязательно постучите». По утверждению Кристон, «у них был разный круг друзей, и Дама очень любила своего мужа».

В любовной связи Марго и Рудольфа сомневаются и многие ближайшие друзья танцовщика. «Хотя сплетен ходила масса, я тогда была рядом и не видела никаких подтверждений им, – поведала Сеймур. – Да и на Марго это совершенно не похоже. Она боготворила своего мужа. Не думаю, что она бы пошла на такое. Рудольф ее обожал и уважал, но, по-моему, это была очень глубокая дружба».

И все же есть люди, считающие любовный роман между ними вполне вероятным. «Мы все это подозревали», – обмолвилась Джорджина Паркинсон. «Зная этих людей, я ничего не исключаю, – вторит ей Джейн Херман, встречавшаяся с обоими танцовщиками в середине 1970-х. – Рудольф был на редкость сексуальным животным. Все, кто их знал, подтвердят без сомнений: они страшно любили друг друга. Но вот о том, прошла ли их любовь со временем или нет, мне никто не рассказывал». По утверждению еще одного высокопоставленного и хорошо информированного источника, Рудольф и Марго многие годы были любовниками, и Фонтейн жутко ревновала Рудольфа к его «подружкам».

Немногочисленные комментарии, приписываемые самому Нурееву, естественно, противоречивы. Со слов его друга Гени Полякова, артист как-то признался ему, что они с Марго действительно были любовниками. Выслушав от Нуреева массу подобных признаний в последние годы его жизни в Париже, Поляков не усомнился и в этом: «Он сказал, что Марго нравилась физическая сторона их отношений, только выразился гораздо грубее». Из всех женщин в его жизни, включая Мод Гослинг, самую тесную связь Рудольф чувствовал с Марго, хотя порой и отзывался о ней с пренебрежением. «Мне приходится тянуть эту старуху», – припомнил его слова Майкл Уишарт. Как бы там ни было, Рудольф всецело доверял Марго и впоследствии сказал нескольким друзьям, что ему следовало на ней жениться. Увы, к тому времени Фонтейн уже умерла, и, возможно, слова эти были навеяны скорбью.

Иногда Нуреев намекал различным любовникам, что несколько женщин от него забеременели. Но никаких конкретных имен не называл. По неподтвержденным и крайне спорным сведениям одного из его биографов, в числе таких женщин оказалась и 45-летняя Фонтейн. Однако медицинские данные опровергают такую возможность. По свидетельству Теодоры Кристон – квалифицированной медсестры, работавшей у балерины, – Марго на протяжении всей своей сценической карьеры страдала различными гинекологическими проблемами, и у нее преждевременно прекратились менструации (такое часто случается у профессиональных танцовщиц и спортсменок). Когда у Фонтейн в конце 1980-х годов обнаружили рак яичников, врачам потребовалось уточнить, беременела ли она когда-нибудь в своей жизни. По словам падчерицы Керубины, ухаживавшей за ней до самой кончины, Фонтейн ответила отрицательно. Маловероятно, чтобы она солгала в такой критический момент жизни, когда на кону стояло ее здоровье.

В апреле 1964 года, все еще под впечатлением от Альберта[206] в исполнении Бруна, Нуреев полетел в Австралию, где ему с Фонтейн предстояло танцевать «Жизель» и «Лебединое озеро» с Австралийским балетом. Это была та самая, пока еще не маститая труппа, с которой в конце 1962 года выступали Брун и Арова (и Рудольф летал из Лондона в Сидней, чтобы посмотреть спектакли с их участием). Месячный гастрольный тур предусматривал остановки в Сиднее и Мельбурне и четыре выступления пары в неделю. Перед поездкой в Австралию Фонтейн слетала в Панаму – ей хотелось побыть несколько дней с Тито, проводившим очередную политическую кампанию. И, по некоторым источникам, именно в ту поездку Марго узнала неприятный факт: Тито завел роман с женой своего давнего друга и политического сторонника.

Каким бы ни было ее душевное состояние, по прилете в Сидней Фонтейн осознала: чтобы не отставать от своего более молодого партнера, ей необходимо работать гораздо больше. Марго не забыла, что во время их первого дуэта в «Жизели» Рудольф был довольно неопытным и танцевал «с каким-то любительским энтузиазмом». Но когда новизна ощущений исчезла, он почти каждый вечер стал приводить себя в раж, чтобы вызвать необходимое возбуждение. Фонтейн прекрасно понимала, что он искал «любой повод, даже безосновательный, чтобы выкрикнуть пару непристойных ругательств перед важным спектаклем». Его метод срабатывал, даже когда «ради благого дела приходилось пожертвовать» несколькими несчастными душами, написала она, попытавшись, как всегда, представить неприглядную ситуацию в позитивном свете.

В Мельбурне приманка в виде дуэта Нуреева и Фонтейн завлекла на балет рекордное количество зрителей, несмотря на заоблачную стоимость билетов и длинные очереди.

Ежедневные газеты изобиловали жалобами на цены, но они не отбили охоту у тридцати пяти тысяч человек набиваться вечерами с 5 по 16 мая в «Пале тиэтр». Прочитав о двадцатиминутных овациях в Лондоне и Нью-Йорке, местная публика вовсю старалась «побить этот рекорд рукоплесканий». Один критик даже сделал «интересное наблюдение: занавес не пришлось надолго опускать, чтобы вызвать аплодисменты. Его опускали каждый раз на десять секунд и тут же снова поднимали». Их па-де-де из четвертого акта «Лебединого озера», написал другой критик в обычной восторженной манере, было «одним из самых очаровательных любовных