— Поспешным? — с ленивым благодушием поинтересовался император. Закончив разговор с двоюродным братом, Елюй Хунцзи лучился довольством. — И в чем же, по-твоему, его поспешность, Абулахуа?

— Простите мою возможную непочтительность, повелитель, но… — советник замялся, но все же продолжил:

— Долгие годы, принц Чу мечтал вонзить нож вам в спину. Сегодня, вы вручили ему не просто нож, но длинный, остро отточенный меч. Не повернет ли Елюй Нелугу свои войска на столицу?

— Если он откажется от данной ему возможности искупить собственный провал, его заклеймит трусом каждый подданный Ляо, — безмятежно ответил правитель. — Кто последует за неудачливым полководцем, да еще и ничтожным слабаком, испугавшимся ханьцев, против законного правителя? Пойди он на Линьхуан, и часть его солдат разбежится по дороге, а остальные — сдадутся превосходящим силам из верных мне северных провинций. Я же с чистой совестью казню как бунтовщика, так и всех из поддержавших его, кого только пожелаю.

— Я восхищен вашей мудростью, государь, — низко поклонился царедворец. — Но… посылая войска на Сун под водительством того же неудачливого полководца, не обрекаете ли вы их на повторную неудачу? И… пойдут ли они за ним на сильного и умелого врага?

— Пойдут, — все так же расслабленно ответил император Даоцзун. — Вспомни, что за воинов я выделил моему двоюродному брату?

— Армии Сицзина и Наньцзина, — медленно протянул Абулахуа. — В которых, больше половины солдат — подчиненные Елюй Чунъюаня, преданные ему и его сыну, — он вновь отвесил низкий поклон. — Ваша мудрость поистине не знает границ, — Елюй Хунцзи со скукой покивал, привычно принимая лесть советника.

— Мудрый правитель использует все имеющиеся средства, и все подчиненные силы, — отрешенно продолжил он. — Нелугу потерпел поражение в своем походе на Сун, но военная удача переменчива. Нельзя водить армии, и не знать поражений. Среди всех моих военачальников, Елюй Нелугу по сей день остается лучшим. Казнить его за неудачу можно, — он презрительно скривился. — Я бы нашел, чем умилостивить, запугать, и подкупить недовольных его смертью. Ярость моего дядюшки Чунъюаня и вовсе стала бы для меня подарком — посмей он восстать, и его голова уже следующим днем покоилась бы на колу. Но я не стану резать на мясо доброго коня за то, что он громко портит воздух, — он насмешливо улыбнулся. — Пусть Нелугу завоевывает для Ляо земли Сун. Если даже с теми десятками тысяч отборных войск, что я передал под его начало, он вновь сумеет провалиться, я раз и навсегда покончу с ним, с Чунъюанем, и со всей этой надоедливой ветвью нашего семейства. Если же он победит, сокрушит ханьские армии, и сроет до основания их твердыни… Пусть погордится своей победой. Недолго. Ты ведь уже отправил людей в его окружение, верно, Абулахуа? Я отдавал тебе нужные распоряжения две недели назад.

— Д-да, — пораженно выдавил советник.

— Хорошо, — довольно ответствовал император. — Ханьцы коварны. Даже после победы над их войсками, не стоит чувствовать себя в безопасности на чужой земле. Эти их бродячие воины способны на многое, — он хитро улыбнулся.

— Мой государь, — медленно проговорил советник. — В своей небесной мудрости, вы предусмотрели все возможные исходы южной кампании. Но, простите мою возможную дерзость, учли ли вы причину ее былых провалов? Два прошлых вторжения окончились ничем по вине одного-единственного человека…

— Цяо Фэн! — воскликнул Даоцзун, перебив подчиненного. Тот лишь покорно склонил голову. — Я знал, что приблизить тебя было верным решением, Абулахуа. Мудрый окружает себя умными, и прирастает умом, а дурак обласкивает глупцов, и тонет в их глупости. Ты очень своевременно указал мне на этот недочет. Что ж, — он довольно потер руки. — Займись этим делом. Избавься от Цяо Фэна и его возможного вмешательства в мои планы. Используй для этого всех, кого понадобится, даже… — он брезгливо поморщился, и не договорил.

— Я так и сделаю, государь, — поклонился царедворец.

* * *

— Император Даоцзун, в щедрости и великодушии своем, милостиво позволил нам послужить великой империи Ляо, — четко и громко говорил тайный советник северного двора. Царедворца, что у трона Елюй Хунцзи вел себя предупредительно до угодливости, было не узнать: подобострастие без следа исчезло из его речи, сменившись надменным превосходством. И неудивительно: на сей раз, Абулахуа разговаривал с подчинёнными, а те — почтительно внимали.

— Вам троим поручается дело, несравнимо важное для успеха южного похода, что вскоре начнет Ляо, — говорил советник. — Государь наш приказал мне самому избрать людей для его исполнения. Гордитесь оказанным доверием, но горе вам, если вы посмеете не оправдать его! — замолчав, он вперился в подчиненных строгим взглядом.

Тайный советник принимал троицу своих надежнейших людей в личных комнатах, чьи стены, его усилиями, были не менее надежны и крепки, оберегая тайны, которые Абулахуа хранил во множестве. Его обиталище не было роскошным и богато обставленным, напоминая, скорее, рабочее место писца, чем жилище влиятельного придворного: стол, заваленный бумагами, забитая ими же книжная полка, пристенные стулья для посетителей, и скрытая ширмой кровать в углу. Украшательствам, как и предметам роскоши, тайный советник не отвел ни единой пяди своего личного мирка.

Одна из присутствующих выглядела на редкость чужеродно в этой обители книжной пыли и упорного труда: одетая в приталенное платье из узорчатого шелка, увешанная драгоценными украшениями, с вплетенными в косы разноцветными лентами, эта женщина выглядела яркой птицей феникс, посаженной в серую клетку, грубо сбитую из деревянных жердей неуклюжим крестьянином. Красивое лицо дамы не выражало ни гордыни, ни скуки, но одно лишь почтение: как и остальные присутствующие, она искренне уважала своего начальника.

Второй из доверенных людей тайного советника был настоящим гигантом — огромный, словно некое мифическое чудовище, он за малым не царапал макушкой потолок. Надень он тяжёлый шлем, что удерживал в руках, и ляоскому великану, без сомнений, пришлось бы пригибаться, чтобы не упереться в потолочные балки. Стальные латы делали могучую фигуру мужчины ещё шире и внушительнее; казалось, он заполнял собой всю комнату, оставляя самую малость места прочим присутствующим. На жестком и грубом лице мужчины, исчерченном шрамами вперемежку с морщинами, господствовало напряжённое внимание.

Третий из призванных тайным советником казался ещё чужероднее разряженной красавицы — та, по крайней мере, не выглядела иноземкой. Мрачный и сердитый, этот мужчина