и Сюаньцы совсем недавно, «личным делом Шаолиня». Оное личное дело недолго оставалось тайной — тело, вынесенное из внутренних чертогов незадолго до ухода Дуань Чжэнчуня сотоварищи, было накрыто небеленым полотном, но Инь Шэчи быстро подметил рост и телосложение усопшего. Наказание, понесенное Сюаньцы за убийство жены и пленение ребенка неизвестного чужеземца, было простым и жестоким — настоятель Шаолиня принял смерть. Шэчи мимоходом подивился как суровости этого воздаяния, так и явному нарушению буддийских заповедей, но не задумался об этом надолго — его вниманием быстро завладела ждущая у ворот монастыря Му Ваньцин.

— Что у вас стряслось? — немедленно потребовала объяснений девушка после коротких объятий с мужем. — Крики были слышны даже здесь. С кем ты спорил, Шэчи, и кто это смеялся и вопил?

— Как оказалось, в стенах мирной обители Будды крылась кровавая тайна, — с удовольствием ответил юноша. — Ты только послушай, жена моя: настоятель Сюаньцы… покойный, бывший настоятель… оказался убийцей женщин, и похитителем детей!..

Четверо путников зашагали по дороге, ведущей из Шаолиня, ведя лошадей в поводу. Шэчи на ходу пересказал Ваньцин всю случившуюся с ним историю, смакуя подробности, и строя догадки. К нему поневоле присоединился Дуань Чжэнчунь, припомнивший, что некогда Сюаньцы был главой небольшой, но уважаемой секты, и принял постриг после одного странного случая, связанного с защитой Шаолиня от иноземных воров. Инь Шэчи немедленно предположил, что в чрезмерно ретивых попытках остановить тех самых злодеев, Сюаньцы и убил жену невезучего чужеземца, также похитив его сына, но далиский наследный принц решительно отмел эти домыслы, как бессмыслицу — какой глупец принял бы семью с ребенком за воров, намеренных ограбить одно из самых защищенных хранилищ знаний в мире? Шэчи, почесав затылок, согласился, что для подобного нужно быть редкостным слепцом. Дуань Юй тоже присоединился к беседе, но, в отличие от отца, с расспросами: его заинтересовало, как вообще получилось, что два искусных вора, что умудрились оставаться незамеченными на протяжении нескольких лет, были выведены на чистую воду. Инь Шэчи не успел похвалиться своими наблюдательностью и сообразительностью — отмершая Му Ваньцин бросила поводья Черной Розы, и сжала мужа в удушающих объятиях.

— Ты не только не сбежал сразу же, но и принялся спорить с одним из этих убийц, — выдавила она. Оторопевший юноша чувствовал, как отчаянно колотится ее сердце, а частое и горячее дыхание девушки щекочет его ухо. — Без оружия, и без меня рядом. Не смей так больше делать, слышишь?

— Ваньцин… — у Шэчи перехватило дыхание, и вовсе не от чрезмерно крепких объятий жены. — Милая… я тоже тебя люблю, — он нежно поцеловал висок девушки — до чего-то другого он, крепко прижатый к ее груди, попросту не мог дотянуться. — Прости, что напугал тебя, — Му Ваньцин длинно выдохнула, и склонила голову на плечо юноши. Тот, умиляясь, гладил ее по спине.

— Ты зря волнуешься, дочка — наш Шэчи слишком скользок, чтобы попасться каким-то бестолковым воришкам, — ворчливо бросил Дуань Чжэнчунь. — Нищие не зря прозвали его Серебряной Змеей — вот уже второй раз он втихую пролезает в самое неожиданное место, и поднимает там переполох.

— Вы хотите поговорить о прозвищах, батюшка? — елейным голосом отозвался Инь Шэчи. — Или, быть может, о монашеских именах? Надо сказать, то, что принял мудрец Сюаньцы, оказалось весьма метким — доброта и вправду долго оставалась для него чем-то таинственным[1], ведь не мог же добрый человек похищать детей и убивать женщин? Как вы думаете, имена тяньлунского поколения «бэнь» столь же верны? Или у них, скорее, пророческое значение?

Далиский наследный принц разразился недовольной отповедью, под ехидный смех Шэчи и присоединившегося к зятю Дуань Юя. Дружное семейство продолжило свой неспешный путь, сопровождаемый веселой беседой, порой переходящей в шутливую перепалку, и вскоре добралось до древнего города Лоян, где устроилось на ночь в знаменитой гостинице Хэ Ло.

Примечания

[1] Монашеское имя «Сюаньцы» можно перевести, как «тайна/таинство доброты».

Глава 26

Описывающая, как лев севера втаптывал в грязь голодного тигра, а северный медведь раздавал оплеухи стае волков

Тронный зал императорского дворца в столице великой Ляо, Линьхуане, был невелик — не больше просторной комнаты в доме сунского вельможи. Его малые размеры не означали бедности — устланные персидскими коврами полы и раззолоченный трон под парчовым навесом говорили обратное. Но сейчас, глядя на окружающую его роскошь, чуский принц чувствовал себя заключенным в тесном каменном мешке.

Стоя перед своим правителем и двоюродным братом, Елюй Нелугу, принц Чу, не ждал ничего хорошего. Он был призван пред очи ляоского императора вскоре после возвращения из позорного и неудачного похода против Сун, и для него не было большой загадки в намерениях двоюродного брата. Елюй Хунцзи, император Даоцзун, наверняка собирался примерно наказать своевольного родственника.

Лишь одно вселяло толику ободрения в гордое сердце чуского принца — его позор не будет прилюдным. В тронном зале, кроме императора и его провинившегося подданного находились лишь неизменные стражники, и тайный советник северного двора, преданный императору царедворец Абулахуа.

— Скажи мне, двоюродный брат, что толкнуло тебя на неповиновение? — с притворным участием вопросил Елюй Хунцзи. — Какие замыслы сподвигли тебя нарушить мирный договор, подписанный с Сун, договор, в котором я обещал, ручаясь своим добрым именем, вековой мир и согласие? И какие-такие надежды ты питал, возвращаясь сюда, побежденный, и во второй раз плененный? Ты — двойной источник позора для меня, родич, — черные глаза императора, сузившись, пристально вперились в лицо чуского принца.

— К чему тратить время на разговоры, император? — дерзко бросил Нелугу. Его голова была гордо поднята, а сердитый взгляд зеленых глаз безропотно встретил взор правителя. — Мы оба знаем мои прегрешения. Хочешь — казни меня, хочешь — лиши титулов, званий, и земель, воля твоя.

Принц Чу знал, что ничем не рискует, бросаясь подобными словами: его отец, Елюй Чунъюань, все еще держал в руках бразды правления войсками южных провинций, а благосклонные к нему вельможи — часть западных армий Ляо. Вздумай император Даоцзун проявить излишнюю строгость, и его империя заполыхала бы в пламени бунта: даже несмотря на недавнее поражение, Елюй Нелугу все еще пользовался поддержкой многих. Тем не менее, чуский принц не рассчитывал ни на прощение, ни на легкое наказание — его двоюродный брат временами проявлял поистине дьявольскую хитрость.

— Ты просишь у меня казни, — с нечитаемым лицом промолвил Елюй Хунцзи. — Просишь