Шрифт:
Закладка:
Хотя «Графиня Рудольштадт» и была также напечатана в «Revue Indépendante», однако, в это время редакция журнала была уже не прежняя. Дело в том, что, несмотря на весь блеск, который придала журналу своими романами и статьями Жорж Санд, издателям его пришлось с самого начала бороться с материальными затруднениями. Неизвестно, ошиблись ли они в своих надеждах, не будучи нисколько знакомы с трудностью и большими затратами, на которые должен рассчитывать всякий издатель в первые годы издания нового журнала, пока у него не утвердится репутация, и пока он не приобретет своего определенного круга читателей, – и потому крупные материальные жертвы с самого начала превыше мер испугали добровольных акционеров «Revue Indépendante». Или просто и прямо пороха, сиречь презренного металла, у них было слишком мало в запасе, а Пьер Леру оказался совершенно непрактичным и непригодным для роли издателя-редактора, но только в первый же год существования, в то самое время, как «Консуэло» выходила в свет, второй из главных редакторов, Луи Виардо, в это время сопровождавший жену в ее артистическом путешествии по Испании, – устрашился дальнейших своих потерь и начал выражать справедливое неудовольствие на то, как идет дело, и свое нежелание продолжать участвовать в издании. Это можно ясно увидеть как из писем самого Виардо к Жорж Санд, так и из нескольких писем Леру к ней, написанных им немедленно по получении писем от Виардо.
Так, 14 мая 1842 г. Виардо писал Жорж Санд из Мадрида, что узнал, что в мае Леру распорядился взять у него 1000 фр.,
«тогда как я думал, полагаясь на его собственные слова, что ему ничего не понадобится в этом месяце. Смотрите же, во что обратились те несчастные 3000, которые оставались у нас. Это не успокоительно, а Агуадо уже нет более, чтобы помочь мне своими капиталами, и я, может быть, окажусь в очень затруднительном положении относительно наследников его.
Словом, да будет воля Божия, но я заклинаю вас употребить все свое влияние на Леру, чтобы наш остаток не был поглощен до моего возвращения, и чтобы мы поискали средств к существованию»...
В конце этого письма Виардо жаловался на то, что Леру даже не отвечает на его письма, что, разумеется, увеличивает беспокойство его, Виардо.
А Леру в свою очередь жаловался в письме от 27 июля, что получил от Виардо очень огорчившие его письма, и что «Revue» тревожит его во всех отношениях:
«Вы знаете, что Виардо оставил, уезжая в Испанию, 2000-3000 фр., которые у него брали бы, чтобы платить за разные расходы. Поверите ли, что он проявляет большое удивление в одном из своих писем, как это из этой суммы тронули, чтобы заплатить за бумагу, печатание, пошлины и т. д. В другом письме, поистине непонятном, он точно объявляет себя непричастным к делу и пишет:
«Что Вы сделаете, если не найдете между своими друзьями кого-нибудь, кто бы пришел на помощь «Revue»? Для меня же невозможно увеличить внесенную мною сумму и войти в долг из-за изданного ранее. Я уже с достаточным страхом вижу, что если бы «Revue» перестала выходить, то пришлось бы возвратить деньги неудовлетворенным подписчикам. Откуда взять это, и как с честью оправдать наши подписи на обертке журнала? Наверное, вы не посоветуете мне после стольких жертв пожертвовать еще и тем малым, что у меня остается. Пора поискать мне какого-нибудь соиздателя, который бы внес новый фонд к теперь уже истощившемуся»...
Передаю вам подлинный текст письма. Я не отвечал и не отвечу. Вы знаете истину.
Прежде, чем приняться за «Revue», Виардо очень хорошо знал о возможных и вероятных потерях. Я сто раз говорил ему, что не верю в успех, которым он подчас себя льстил. Я показал ему все трудности, о которых, впрочем, все знают. Он сам всем управлял и над всем наблюдал вплоть до своего отъезда. Уезжая, он мне сказал, что его путешествие продлится всего 2,5 месяца, и что суммы, которую он оставил, верно, будет достаточно. Я ему ответил, что в течение этого времени мы справимся с необходимыми расходами посредством этой суммы и того, что получим от подписчиков. А теперь он удивляется, что тронули эту сумму, и объявляет мне, чтобы я что-либо придумал и нашел бы ему компаньона.
Между тем, прибавляю я, он всегда думал о Вас по этому поводу. Он намеревался предложить Вам одолжить нам с этой целью некоторую сумму, за которую бы ему поручились вы и Морис. Я всегда отстранял такое решение вопроса, как и теперь я всеми силами отвергаю его. Видя, что я на это не поддаюсь, он кончил тем, что категорически написал мне то, что Вы сейчас прочли.
Конечно, я не хотел бы ничего лучшего, как найти ему компаньона. Но он очень хорошо знает, что это не в моей власти.
Это новое открытие несовершенства нашего друга меня сильно огорчило. Мы иногда вместе с Вами удивлялись тому, что в нем такая разнородная смесь. Вот, я полагаю, новое тому доказательство. Он начинает «Revue», как герой, а кончает ее – как мещанин. Он сам собою неосторожно заходит далеко, несмотря на все то, что ему говорят, а потом он совершенно удивлен сто раз предвиденным результатом. Он не умеет примириться с потерей того, что он пожелал потерять, он упрекает и охает над своими жертвами. За минуту перед тем можно было бы подумать, что он видит свет, истинный свет, что он был довольно предан идеалу, чтобы быть бескорыстным и великодушным, а он вдруг спрашивает у Вас отчета в материальном неуспехе и жалуется, как торгаш. Это натура смешанная, смесь мещанина и мужа.
Итак, он поставил меня в необходимость потревожить и Вас. Я не захотел встревожить Вас, и как я не отвечал ему, так точно я и вам не писал.
