— Кто вам это сказал?

— Ваши друзья. Кто — вы знаете. Ещё они просили вас вести себя бодро. И сказали, какой тактики придерживаться. Впрочем, вы знаете, какой. Но я повторю, напомню, чтобы подтвердить, что я в курсе всего и пришёл к вам не со стороны.

— Говорите, — произнёс Богров.

— Ваша тактика на допросе остаётся прежней — да, я, Богров, воспользовался доверием Кулябко, нарушил все его инструкции, решил провести теракт против Столыпина, которого считаю виновником неудачи революции. Никаких товарищей у меня нет и не было, всё это выдумки. Николай Яковлевич — фигура вымышленная. Если спросят, почему не стреляли в государя, ведь возможность представлялась для этого, ответите, что боялся погромов, смерти невинных людей. Вас, конечно, спросят, чем мотивированы ваши действия? Вы ответите: хотели прервать все прежние отношения с охраной, отвести от себя все подозрения в провокации. В противном случае вас могли убить революционеры. Вы понимаете, о чём я говорю, Дмитрий Григорьевич?

— Да, понимаю. Почему не пришёл Кулябко? — Богров еле разжимал синие распухшие губы.

— Как он может засветить вашу связь? Ведь у него тоже есть враги, которые могут воспользоваться этой историей, чтобы скинуть с должности. Тогда он не сможет вам помочь.

— Он обещал мне...

— Как только представится такая возможность, он обязательно даст о себе знать. Вы же знаете, он никогда вас не подводил.

— Я хотел бы его видеть... — настаивал Богров.

— Увидите, это будет скоро. Да, кстати, если после приговора к вам в камеру явится кто-нибудь из охранного отделения, можете сказать ему всё, что считаете нужным, но только в части революционного движения, а не сотрудничества с охраной. Лишнего ничего говорить не стоит. Вы должны помнить, чем резче вы отметёте обвинения против Кулябко, тем решительнее он сможет вам помочь.

— Я понял, — вяло ответил Богров. — Передайте, не подведу, но чтобы и он не подвёл меня...

— Не подведёт, обещал ведь, — ответил тюремный врач, покидая камеру.

Ходил слух, что врач дал Богрову в камере подписать какую-то бумагу — то ли прошение, то ли заявление.

Ходил слух, что бумагу эту потом Кулябко уничтожил — разорвал на мелкие кусочки, чтобы нельзя было их собрать.

Чтобы избежать упрёков в скором суде, власти допустили на казнь местных патриотов. Те засвидетельствовали, что Богров был настоящий, а не двойник, как болтали на Подоле. На казни присутствовали в основном представители организации “Союз русских людей”.

Богров, взглянув на них, на ругань не ответил, лишь усмехнулся, и кривая улыбка пробежала по его лицу. Пробежала и исчезла...

После официального сообщения о казни Богрова лавина публикаций на эту тему погребла в российской прессе все иные проблемы. Вопросов было много, и на все журналисты требовали от властей вразумительного ответа. Но когда было видано, чтобы власти давали по любому поводу исчерпывающие ответы?

Почему так быстро прошёл суд?

Почему не согласились с требованием семьи погибшего задержать казнь Богрова?

Почему не привлекли к ответу Кулябко — ответственного за безопасность государя и премьера в Киеве?

Почему не привлечены к ответственности Курлов и Спиридович за бездеятельность?

Почему в Киеве, где было такое скопление народа, Столыпину не была выделена дополнительная личная охрана?

Почему на казнь были допущены посторонние люди?

Почему не все детали расследования обнародованы?

Да, вопросов было много.

Автор записей в серой тетради, беседовавший с Курловым, судя по всему, обвинял его в участии в заговоре против Столыпина. Тот, естественно, всё отрицал. Конечно, прямых доказательств против генерала не было, но были к нему серьёзные вопросы, превращающиеся в обвинение.

Вот они:

“Генерал Курлов отвечал за безопасность первых лиц государства. С этой целью он и выехал заранее в Киев, чтобы организовать охрану. Ещё весной 1911 года ему было известно, что государь вместе с семьёй в конце августа и начале сентября посетит Белгород, где предстояло открытие мощей святителя Иоасафа, Киев для присутствия на манёврах и открытия памятника Александру III, Чернигов и Овруч, а затем отправится в Крым, где будет находиться до декабря. Курлов не отрицает, что Столыпин испросил высочайшее повеление о возложении на него исключительного наблюдения за охраной с подчинением ему всех должностных лиц, к какому министерству они бы ни принадлежали. Курлов подчинялся дворцовому коменданту, а через него министру двора. Сам Курлов настоял на том, чтобы в качестве дворцового представителя к нему был бы прикомандирован полковник Спиридович... Позже, уже в Киеве, во время пребывания высоких гостей, Курлов вдруг заболел и фактически устранился от возложенных на него обязанностей, передоверив охрану государя и Столыпина Кулябко и Спиридовичу...”

Как защищался Курлов?

— По примеру прошлых лет я выехал немедленно, чтобы заранее на местах обсудить и наметить те мероприятия, которые будут признаны целесообразными. Сопровождали меня лица, которых я привлёк к поездке с одобрения Столыпина. Я был крайне удивлён, когда получил письмо от Петра Аркадьевича примерно следующего содержания: “Киевский генерал-губернатор сообщил мне, что он считает возложение на вас высшего наблюдения за охраной во время высочайшего пребывания в Киеве для себя оскорбительным и указанием на непригодность его к занимаемой должности. Я предлагаю вам уладить с генерал-адъютантом Треповым это недоразумение и сообщить мне об этом в моё имение в Колноберже, где я нахожусь. Я не могу допустить мысли, чтобы среди охраны безопасности государя на почве самолюбия между высшими чинами вверенного мне министерства возникали трения”. Из Крыма я приехал в Киев, и на вокзале киевский губернатор Гирс спросил у меня, в котором часу я мог бы принять генерала Трепова. Я понял, что именно об этом случае меня предупреждал Столыпин. Я ответил Трепову, что, как приезжий, сочту за удовольствие представиться ему на другой день в одиннадцать часов утра. После посещения киевского митрополита Флавиана и командующего войсками Киевского военного округа генерал-адъютанта Иванова, ровно в назначенное время я прибыл к Трепову. Кстати, в его кабинете я провёл два месяца в 1906-1907 годах, когда по высочайшему повелению выполнял обязанности киевского губернатора. Трепов принял меня любезно. Я показал ему письмо Столыпина и сказал, что моё поручение не умаляет его прав, как начальника края, что вмешиваться в его дела я не намерен и что ни одно мероприятие не будет мною принято здесь без предварительного согласования с ним. Я предложил ему послать письмо Столыпину, чтобы известить его о полном нашем согласии и отсутствии каких-либо споров. Трепов согласился...

— Тогда как понимать, что в руках Богрова оказался пригласительный