Мысль о ней не шла из головы весь вечер, и он ничуть не удивился, увидев ее назавтра в Летнем саду. Александр был верен своим привычкам и, как было заведено, совершал свою обычную прогулку после утомительного делового дня. А день выдался стылый и ветренный по-петербургски, гуляющих было мало. Он скоро отметил на боковой дорожке знакомую фигуру, за которой следовала горничная, закутанная в платок.

Резко повернув, он шагнул через сугроб и перешел на боковую аллею, не слыша недоуменного восклицания адъютанта, и вдруг вырос перед княжной.

Историкам, жадно охочим до подробностей личной жизни великих людей столь же, сколь и обычная публика, немного достало известий о начале этого романа. Его участники впоследствии скупо делились подробностями, а внимательные наблюдатели поначалу мало внимания обратили на определенный интерес императора к молодой княжне. В дворцовом кругу сочли, что это одно из извинительных болезнью императрицы увлечений государя, очаровательный каприз, из тех, которые оканчиваются приличествующим подарком. Оказалось же, что сорокавосьмилетний Александр Николаевич подлинно влюбился, потерял голову от девятнадцатилетней девушки.

Первая и безусловная примета любви – он стал искать встреч с ней. Согласно устному приказанию императора министерство двора включало княжну Екатерину Долгорукую в списки всех балов, приемов и торжественных церемоний. Но ему было мало видеть ее, и потому Летний сад стал главным местом их свиданий.

Они не договаривались о времени встречи, а просто не изменяли заведенному обыкновению и – гуляли по боковой аллее. Горничная княжны плелась следом, а адъютанта император теперь на прогулку не брал. По строгому указанию князя Долгорукова жандармы не запрещали вход в сад, что вызвало бы толки, но ограничивали публику, пропуская прилично одетых господ.

И два-три раза в неделю он мог видеть ее близко, любоваться нежным румянцем, милой улыбкой, наслаждаться очаровательным грудным голосом и веселым смехом, который он вызывал своими рассказами, частью увлекательными, частью двусмысленными, что позволяли тонкости французского языка. Но разговоров ему быстро стало мало, разгоравшееся пламя страсти требовало большего.

Оказалось же, что юная княжна рассудительна не по летам, а главное – смотрит на него с непреодолимым почтением, причем не как на государя, это бы еще куда ни шло, а как на пожилого дядюшку, чьи любезности и шутки милы, но полюбить которого невозможно. Да, он был стар, сед и, верно, смешон своей привязчивостью…

К глубокому своему удивлению, Александр осознал, что ему необходима любовь именно этой девочки, которую не смогут заменить все его прелестные пассии былых и недавних времен. Сказать ли, он простодушно втюрился в нее по уши.

Он думал о ней все время, просыпался с мыслью о ней, вспоминал ее улыбку во время доклада Горчакова о завоевании Кокандского ханства, перебирал в памяти ее слова на последней встрече при обсуждении финансовой реформы в Государственном Совете. Она не шла из головы и при посещении им худой и бледной Марии Александровны, которой он покорно целовал руку, чувствуя себя виноватым и правым одновременно. На представлении в театре он шарил лорнетом по залу, выискивая, нет ли ее в ложах ее родственников. Любовная лихорадка вполне овладела им.

А Катя Долгорукая была холодна. Впрочем, ей в высшей степени льстило внимание государя, но не так уж простодушна она была, чтобы не понимать, каков должен быть исход этого внимания. Натура сильная и цельная, с характером гордым и решительным, насколько это возможно у девушки в девятнадцать лет, Катя не могла полюбить царя и не желала унизиться до положения его наложницы. Она воспитывалась в патриархальных условиях русской дворянской усадьбы и закрытого Смольного института, впитывала идеи русской и французской литературы, ей равно были близки и Татьяна Ларина, и Ванина Ванини. Главное же, невинная душа ее, не знавшая горя и страданий, не знала и больших радостей и не была готова к большому чувству. Умом же она была наивна, не догадываясь о тонкостях искусства интриги.

Стремительно летели дни для царя и одной из миллионов его подданных. Оба думали друг о друге, оба ожидали встреч, но один знал, чего он хочет, а другая покорно следовала его воле до определенного предела, переступать который не желала. Возможно, она вскоре догадалась, что своим упрямством лишь укрепляет чувство Александра.

Он же, давно сказавший ей о желательности побеседовать наедине в «более интимной обстановке», как будто забыл о том. То есть и помнил, и хотел ежеминутно, но уступал ей, не решаясь применить силу. Он любил.

При всей своей одурманенности дивной красотой княжны, он сознавал, что она не так тонка и умна, как ее дальняя родственница Александра Долгорукая, но ему не кладезь премудрости требовался. За парадной красотой княжны он угадывал простоту уютного, необременительного покоя, куда хотелось нырнуть с головой. Он угадывал в ней доброту, верность, чистоту и искренность, не сознавая, что думает и чувствует, как двадцать восемь лет назад в маленьком городке Дармштадте… До смешного доходило, вдруг поманила его статуя Венеры Таврической в одном из коридоров Зимнего. К недоумению караульных офицеров по несколько раз за день приходил к ней и стоял молча. В Венере он тоже видел Катю.

Тянуло к ней неудержимо, хоть мимо дома ее проехать… И поехал, потащился на южную окраину столицы под каким-то смехотворным предлогом, чтобы только, проезжая по улице Бассейной, глянуть на ее окна.

Жизнь постоянно ставит нас перед выбором, в большом и малом мы подчас незаметно для себя принимаем решение и, дай Бог, чтобы оно оказалось верным. Человеку не дано знать, что ожидает его впереди. Мы исходим из уже данного, известного и очевидного. Так и княжна Долгорукая была готова вступить на традиционный для ее круга путь великосветской дамы. Знатность рода и редкостная красота позволяли надеяться на не просто достойную, а блестящую партию – так говорили все вокруг, так думала и сама она. Обычные великосветские юноши, безусые гвардейские корнеты и камер-юнкеры были ей скучны. Сумасбродные гусары и лощеные дипломаты казались смешными. Ни громкие титулы, ни размеры состояния не прельщали ее (хотя бедность тяготила). Сердце ее было еще младенчески покойно. Как знать, не будь роковой встречи, и пошла бы она под венец с нелюбимым или, загоревшись чувством к иноземному принцу, бравому гвардейскому полковнику…

Меж тем пришла весна. Все уже привыкли к холоду и сугробам, как вдруг то прозрачная капель, то ясное, голубое небо, то теплое солнце, от которого невольно хотелось распахнуть надоевшую шубу, то веселая деловитость дворников, вывозивших слежавшийся снег к Неве, а там и сама Нева, незаметно освободившаяся от зимнего покрова и свободно и вольно понесшая свои воды к морю, возбуждали неясные светлые надежды.

Катя постоянно думала о нем, и то неопределенно-радужные, то обыденно-постыдные возможные продолжения затянувшегося романа волновали ее. Дума о нем давно томила сердце. Пришла пора для окончательного решения. Катя все ожидала чего-то, не решаясь сделать окончательный выбор, и то хитростью, то лаской оттягивала ответ.