Шрифт:
Закладка:
Заглянув на половину императрицы, что он считал необходимым делать каждый день из приличия, Александр обнаружил жену также за бумагами. То были пожелтевшие школьные аттестации преподавателей на великих князей Николая, Александра и Владимира, расписание занятий, тетрадки…
Покрасневшие веки Марии Александровны показывали, что она плакала. Расписание было десятилетней давности:
«22 декабря Четверг:
Вечером от 51/2 утра до 7 занимаются Гимнастикою…
23 декабря. Пятница:
От 8 до 101/2 точат и столярничают от 11 до 12 ездят верхом от 12 до 2-х все вместе рисуют Вечером от 5 до 7 занимаются музыкою
24 декабря. Суббота:
Весь день постятся
От 8 до 101/2 точат и столярничают, позавтракав, идут к обедне, а потом по примеру прошлого года идут в лавки покупать конфекты и пряники. В 7 часов вечера идут ко Всенощной и потом елка.
25 декабря. Воскресенье:
Утром играют подаренными игрушками, а потом идут к Обедне и к Высочайшему выходу; вечером играют с приглашенными товарищами…»
– А вот их письма, – с нежной улыбкой протянула ему Мария Александровна.
Письма были адресованы частью матери, частью ему. Он взял свои.
«Милый папа, здоров ли ты? Я здоров…» и смешные подробности о том, как пили чай в лесу, и было очень весело, пошел большой дождь с молнией, устраивали представления с мальчиками, а после возили друг друга в тележках, на скачках первым пришел Саша и получил от Мама серебряную фляжку, а Никса пришел вторым и получил запонки, а Павлуша третий день не в духе, у него режется четвертый зуб…
Что тут было сказать? Это его жизнь, его и ее, но ставшая такой далекой, будто чужая. Так бывало при отплытии на корабле, когда при взгляде на провожающих, с которыми было хорошо, понимаешь, что помнить их будешь, а расстаешься надолго… и все дальше берег, уже скрывает его дымка, и невольно хочется смотреть вперед, а что там?
Со смертью Никсы вдруг показалось, что и его жизнь кончена, осталось дожить, сколько Бог даст, а там и уйти с миром на место в Петропавловском соборе… Однако сам себе признавался, что чувствовал себя моложе. Именно поэтому встречи с женой тяготили его. Не желая признаваться самому себе, он только с жалостью смотрел на увядающую императрицу, усвоившую себе какую-то старушечью копотливость и внимание к сущим мелочам. Его нежно любимая принцесса Мария осталась на безвозвратно ушедшем берегу…
Взрослеющие сыновья сами отдалялись от него, хотя внешне отношения не переменились. Быть может, они жалели больную мать, быть может, у него не хватало на них времени, но только Мари пробуждала у него чувства любви и нежности. Но и дочка – даже самая нежно любимая, всего только дочка…
Слава Богу, что делами он был загружен сверх всякой меры. Следовало бы больше доверять министрам, но не всякому он давал свое доверие. Вот адмирал Краббе, ловкий царедворец и известный всему Петербургу остроумец, чьи словечки разлетались по всем гостиным. Он назначил Краббе в морское министерство, вопреки мнению некоторых, что сухопутный адмирал ни бельмеса не понимает в делах, понадеявшись, что этот не испортит налаженного братом Костей дела, но пошли с разных сторон жалобы. Александр Николаевич не торопился снимать Краббе, надеясь на лучшее, и дождался.
Во время плавания на царской яхте произошла поломка на полпути между Кронштадтом и Финляндией. Александр Николаевич помрачнел, но смолчал и перешел на сопровождающий их запасной фрегат. Все бы обошлось, но царская каюта на фрегате оказалась заперта, а ключа не было. Ключ должен был находиться у Краббе по его должности управляющего морским министерством, но адмирал развел руками, весело признавшись, что не имеет о ключе понятия. Конечно, императора без каюты не оставили, но он Краббе наказал, не пригласив к высочайшему столу. Проштрафившийся адмирал маялся несколько часов на палубе под насмешливыми взглядами команды.
Адмирала отправили в отставку. Вскоре Александру Николаевичу рассказали, что старик сбрендил, завел себе актриску, на которую без меры тратится. Много позднее император узнал, что тот же Краббе, находясь на высоком посту, направлял сотни тысяч рублей на абсолютно убыточные (по мнению чиновников из Государственного контроля и министерства финансов) опыты на Обуховском заводе, где уже после его ухода стали производить отличные пушки из превосходной стали, ничуть не уступавшие пушкам Круппа.
В то время Императорский Эрмитаж по-прежнему был открыт ежедневно для посетителей от 10 часов утра до полудня. Билеты на пять персон можно было получить в придворной конторе в здании Зимнего дворца.
Петербург жил не только реформами, обсуждать которые уже устали, но и обычными житейскими делами. Летом обворовали квартиру профессора Никитенко, лишив его немалой части средств, отложенных на приданое дочкам.
В литературе общее внимание привлек новый роман графа Льва Толстого «Война и мир», первые две части которого появились в «Русском Вестнике». При поддержке великой княгини Елены Павловны в Москве и Петербурге были созданы отделения Императорского музыкального общества. Движителем всего дела стал Антон Рубинштейн, выдающийся пианист, композитор и организатор, к сожалению, обладавший невыносимым характером, терпеть которого могла только великая княгиня.
Новыми дворцами украшалась столица. Теперь старший Саша занимал обычную резиденцию наследника – Аничков дворец, а для второго сына, великого князя Владимира Александровича, на Дворцовой набережной строился новый дворец. Мария Александровна настаивала на том, чтобы поручить проект первому придворному архитектору Штакеншнейдеру, но это оказалось не совсем удобно. Тот еще не закончил работу над дворцом брата царя великого князя Николая Николаевича, и Александр Николаевич не хотел ущемлять самолюбие брата. Проект поручили достаточно известному архитектору Резанову, хорошо проявившему себя на строительстве в Москве храма Христа Спасителя.
Самый храм уже несколько лет возвышался над старой Москвой, осеняя ее своей золотою главою. Александр Николаевич от души надеялся, что после открытия Исаакиевского собора он сможет открыть не менее грандиозный храм в Москве. Он входил во все детали, изучал все проекты, планы, эскизы академика Константина Тона, и за ним оставалось последнее слово. Проект разрастался, в нем предусматривалось уже создание двух часовен, монументов героям войны и колокольни-монумента в память освобождения крестьян.
Иногда Александру Николаевичу приходило в голову, что пора бы привлечь наследника к рутинной государственной работе, пора показать ему, в чем будет заключаться его дело. Но император не делал этого, оставляя великого князя жить по привычному укладу. Успеется, у самого сил хватает на все, да и лучше заниматься делами, чем поддаваться томительной и безысходной тоске, от которой не помогали ни случайные знакомства, ни официальные празднества. Александр Николаевич не мог забыть своих разговоров с Никсой о государстве, о долге государя…
