И как ни уверял Милютин, что происшествия в академии редки, нарушений ничуть не больше, чем в университете, что нельзя же водить на помочах взрослых людей, как того требуют некоторые (фамилия князя Долгорукова не называлась, но оба имели его в виду), – гнев императора не утихал.

Раздражительность, равно как и отходчивость, были известными чертами в характере Александра Николаевича, и этим пользовались. После спокойных и убедительных объяснений Милютина суть дела прояснялась, но Александр Николаевич не давал себе труда обдумать дело заново, просто прощая надежного Милютина.

Что оставалось делать министру? Он запретил допускать девушек на лекции в академию.

Исключительная занятость и громадная ответственность мало изменили Дмитрия Алексеевича. В поведении и манерах он стал сдержаннее, в высказываниях суше, но взгляды свои не переменил.

Казалось бы, гуманизм, да тем более в мелочах, едва ли возможен в военном министерстве. Но вот мнение Милютина о военно-учебных заведениях, адресованное брату царя великому князю Михаилу Николаевичу, в ведении которого они состояли. Военный министр предлагал уничтожить учебные военные корпуса, считая, что «воспитание отроков и юношей должно совершаться дома и в заведениях гражданских. Заведения же собственно военные могут существовать только с одной целью – доставить научное специальное образование тем молодым людям, кои почувствовали в себе призвание к военной службе». Позднее он несколько изменил точку зрения, сохранив общеобразовательные военно-учебные заведения, но приведенные соображения весьма характерны для министра Александра II. Критики Милютина утверждали, что расформированием 15 из 17 кадетских корпусов министр нанес удар по «воспитанию военной души и сердца».

Для полноты картины добавим, что не менее характерны для дружеского круга императора были и совсем иные люди, открыто высказывавшие недовольство милютинскими переменами. Так, офицерам Преображенского полка братьям Шульгиным вздумалось принять участие в любительском спектакле, устроенном в пользу нуждающихся литераторов и ученых. Узнав о том, командир полка князь Анатолий Барятинский (брат фельдмаршала) сделал Шульгиным выговор, заявив, что «нося Преображенский мундир, неприлично играть публично в присутствии Бог знает кого et an profit de cette canaille (и в пользу этого сброда)!!» Он потребовал от офицеров оставить полк и перейти в армию.

Александр Николаевич утвердил решение. Едва ли он счел это наказание соразмерным «посрамлению чести» первого русского полка, однако не возразил. Уступая в мелочах высокомерным аристократам, он облегчал деятельность своему военному министру. Правда, в конкретном случае видна и человеческая мягкость, и, возможно, излишняя снисходительность Александра к «ближнему кругу», друзьям детства.

Князь Анатолий Барятинский был известен как человек блестящий и пустейший. Он промотал все свое состояние и постоянно был в долгу как в шелку. Это не мешало ему мотать деньги по любому поводу. То в Москве на Масленице он давал завтраки с танцами, то ездил из Царского Села по вечерам в Оперу, заказывая исключительно для себя особый поезд. И государь платил все его долги. По мнению его и света, такое поведение ничуть не позорило Преображенский мундир.

Было немало оснований для горького вывода профессора Никитенко: «Надобно очень любить Россию, чтобы не чувствовать отвращения ко всей безалаберности нашей администрации, умственному и нравственному разврату так называемого образованного общества, глубокому невежеству и дикости масс и вообще отсутствию всякого понятия законности и честности во всем народе».

Важным дополнением к политической и экономической характеристике тех лет служит мнение митрополита Московского Филарета из его отчета за 1863 год: «Состояние благочестия в православной пастве представляет вообще вид благоприятный и свидетельствуется прибежностью к особенно чтимым святыням, посещением святых храмов… Но нельзя не видеть и противоположных сему печальных явлений, и преступно было бы равнодушно молчать о них. Литература, зрелища, вино губительно действуют на общественную нравственность. Чрезмерно размноженные светские повременные издания, усиленно распространяемые в народе, неблагоприятно действуют даже тем, что возбуждают и питают не столько истинную любознательность, сколько бесплодное любопытство, дают много чтения приятного и занимательного, но мало назидательного, доставляют познания отрывочные, смешанные, сбивчивые, но с тем вместе поглощают внимание и время, отвлекают от чтения книг основательных, делают умы поверхностными и ленивыми для глубоких размышлений о важнейших предметах знания…

Но если начальство зрелищ, не взирая на неудовольствие здраво и основательно мыслящей части общества, для денежных выгод рассчитанных на поползновенных к нечистым удовольствиям людей, станет повторять подобные зрелища и сильнее введет через них бесстыдство и растление в нравы, то правительство православно-христианское будет ли свободно от ответственности за сие перед Богом?…

Между тем, как зло от литературы и зрелищ действует более на высшие и средние классы общества, дешевое вино губит низший класс народа. Места продажи так размножились, что в некоторых городах на 10 и 11 домов приходится по питейному заведению. Дешевизна и удобство приобретения вина ведет к тому, что не мужской только пол, но и женский, не возрастные только, но и малолетние упиваются вином. Многие дома и души у поселян вконец разорены. Пьянство, вошед в привычку… ввергает людей в нищету, праздность, пороки и преступления…

Но зло растет и благонамеренным трудно будет устоять, если чиновники (по акцизному сбору) будут настоятельно убеждать к открытию кабаков… Если в преследовании финансовых видов не довольно обращается внимания на нравственность народа, это невыгодный расчет. Лучшее богатство государства и самая твердая опора престола – христианская нравственность народа».