Обыкновенно государь гулял в Летнем саду между тремя и четырьмя часами пополудни. С недавних пор он стал приезжать один, в коляске в ногах лежала черная мохнатая собака. В саду он делал несколько туров, с гуляющими приветливо раскланивался, со знакомыми разговаривал, не раз принимал прошения от простолюдинов и выслушивал их просьбы. У ворот на набережную постоянно находился наряд городовых и, как правило, собиралась группа любопытствующих, человек двадцать – тридцать.

4 апреля 1866 года государь приехал в Летний сад в четыре пополудни, два раза обошел сад по длинным аллеям, часто посматривая по сторонам, будто высматривая кого-то. Он ждал Катю, но она почему-то запаздывала, уж не нарочно ли?… Несколько огорченный, он поворотил к воротам, но тут приехали племянник герцог Николай Максимилианович Лейхтенбергский с сестрой – принцессой Марией Баденской. Сними он еще два раза прошелся по аллеям, уже расчищенным от снега. Дурное настроение прошло. Солнце, капель, крики лебедей на пруду, веселая болтовня принцессы, а главное – радость от прогулки в их с Катей Летнем саду сильно подняли настроение.

Пошли к воротам. Завидев государя, городовой унтер-офицер Заболотин взял с пролетки шинель государя и приготовился подать, а жандармский унтер-офицер Слесарчук откинул полость коляски и вытянулся во весь богатырский рост.

Коляска стояла в нескольких шагах от ворот. Села племянница. Александр тяжело ступил на подножку… Свежий ветер с Невы, сильный запах мокрой земли, только-только отошедшей от снега, лошади нетерпеливо перебирали копытами по торцовой мостовой… Все было обычно.

Александр Николаевич спохватился, что забыл про шинель, стал надевать ее, кто-то почтительно обратился из-за спины, и вдруг молодой, высокий, угрюмый, стоявший близко и державший руку за пазухой, вытащил пистолет и выстрелил. Бросил пистолет и побежал.

Выстрел заставил государя вздрогнуть. Принцесса взвизгнула. В толпе закричали вразнобой:

– Батюшки!.. Де-е-ржи!.. Господи, помилуй!.. Живой! Живой!

Полицейские мешкотно побежали к набережной.

Слесарчук бросился за бежавшим, Заболотин следом через дорогу по Невке. Рядом оказался лавочник Иван Зонтиков в белом полушубке, опоясанный белым передником. Злодей бежал и оглядывался, а Слесарчук почему-то удивился, какое оборванное у злодея пальто. Слесарчук обогнал и схватил злодея за грудки. Тот оказался слаб перед полицейской хваткой, остановился, даже не пробуя вырваться. Запыхавшийся Зонтиков несильно стукнул его:

– Ах ты, ирод!

– Дурачье! – возбужденно кричал задержанный. – Ведь я для вас же, а вы не понимаете!

Слесарчук, растерявшись, оглянулся в поисках начальства и увидел призывный жест государя. Подвели злодея.

– Вы не ранены, ваше величество? – растерянно спрашивал герцог Николай.

– Не беспокойся, мой друг, я цел, – ответил император.

Итак, произошло то, чего он ждал давно: был на волосок от смерти, ведь злодей метил с нескольких шагов!

Он смотрел на высокого, сутулого парня с мрачным лицом, упорно смотрящего в землю.

– Кто таков и за что покушался на мои дни?

– Русский. А стрелял потому, что царь, пообещав вольность крестьянам, обманул их.

– Отведите его к князю Долгорукову! – приказал Александр.

Тут задержанный судорожно сунул руку в карман, но был перехвачен Заболотиным, который и достал из кармана пузырек с ядом. Слесарчук вырвал из другого кармана какую-то бумагу и отдал ее герцогу Лейхтенбергскому. Тот послушно принял. Государь рассматривал пистолет – двуствольный, один ствол даже не заряжен и курок не спущен.

– Это тоже отдайте князю! – протянул он пистолет жандарму.

Слечарчук и Заболотин взяли извозчика и повезли злодея на Фонтанку к Пантелеймоновскому мосту, где находилось III Отделение.

Злодея трясло, будто больного.

– Чего ты шатаешься? – строго спросил Слесарчук.

Тот молчал.

Широко перекрестившись и не замечая гомона вокруг, не слыша испуганно-почтительных советов племянника и жандармского офицера, император отправился в Казанский собор пешком. На половине пути вдоль Екатерининского канала его нагнала коляска (кучер уже отвез принцессу во дворец и передал там страшную весть).

Мысли Александра путались. Он будто потерялся в тот ужасный миг и никак не мог вернуть себе прежней уверенности царя. Поставил свечу перед Казанской чудотворной иконой Божьей Матери, и на сердце полегчало. Предупредил, что вскорости вернется, и поехал в Зимний.

Показательно, что первым его побуждением было увидеть дочку. Маша была с Мартой Собининой. Он ей спокойно сказал, что случилось, она со слезами бросилась ему на шею. Насилу смог успокоить доченьку и оторвать ее руки от себя. Далее пошел к жене.

Вошел без стука в спальню, на удивленные лица Марии Александровны и фрейлины улыбнулся и сказал легко:

– Il me arrive un accident (Со мной произошел несчастный случай…)

– Un attentat![3] – вскрикнула она.

При описании первого покушения нельзя обойти вниманием записки сенатора Есиповича, оставившего яркое описание судебного разбирательства и его участников по обе стороны барьера, не менее яркие характеристики обвиняемых содержатся в самих материалах судебного дела. Стоят ли они такого внимания в повествовании о царе-реформаторе? Все же видимых последствий выстрел у Летнего сада не имел. Однако стоит об этом сказать подробнее не потому, что современному читателю известно мало (из романа Достоевского «Бесы» можно вполне ясно понять и то время, и его «героев»). Покушение Каракозова стало вехой в русской истории, прежде всего отозвавшись на судьбе начатых реформ.