Очередной успех с Мадонной для церкви Сан-Доменико в Реканати заставил его отправиться в Рим. Там Юлий II поручил ему расписать несколько комнат в Ватикане; но когда приехал Рафаэль, фрески, которые начал писать Лотто, были уничтожены. Возможно, это унижение помогло омрачить настроение Лоренцо. В Бергамо лучше оценили его особый талант смягчать теплые краски венецианского искусства в более мягкие тона, более соответствующие благочестию; двенадцать лет он трудился там, получая скромную плату, но довольствуясь тем, что был первым в Бергамо, а не четвертым в Венеции. Для церкви Сан-Бартоломмео он написал переполненный, но все еще прекрасный алтарный образ «Мадонна в величии». Еще прекраснее «Поклонение пастухов» в Брешии; цвет, хотя и насыщенный и пронизывающий, имеет приглушенный тон, более спокойный для глаз и духа, чем блестящие эффекты великих венецианцев.

Такая чувствительная душа, как у Лотто, порой могла проникнуть в личность глубже, чем Тициан. Немногие художники уловили сияние здоровой юности так близко, как в «Портрете мальчика в замке в Милане» Лотто. На его «Автопортрете» сам Лоренцо изображен здоровым и сильным, но он должен был знать много болезней и страданий, чтобы изобразить болезнь так сочувственно, как на «Больном человеке» в галерее Боргезе или на другом портрете с тем же названием в галерее Дориа в Риме — истощенная рука, прижатая к сердцу, выражение боли и недоумения на лице, как бы спрашивающее, почему он, такой хороший или великий, должен быть избран зародышем? На более известном портрете Лауры ди Пола изображена женщина тихой красоты, также озадаченная жизнью и не находящая ответа, кроме как в религиозной вере.

Лотто тоже пришел к этому утешению. Беспокойный, одинокий, неженатый, он скитался с места на место, возможно, переходил от философии к философии, пока в последние годы жизни (1552–6) не поселился в монастыре Санта-Каса в Лорето, недалеко от Святого дома, в котором, по мнению паломников, когда-то укрылась Богоматерь. В 1554 году он передал монастырю все свое имущество и принял обеты обливатора. Тициан назвал его «добрым, как доброта, и добродетельным, как добродетель».41 Лотто пережил языческое Возрождение и упокоился, так сказать, в объятиях Трентского собора.

В тот яркий век — 1450–1550 годы, — когда венецианская торговля потерпела столько поражений, а венецианская живопись одержала столько побед, малые искусства разделили культурное изобилие. Для них это не было Ренессансом, поскольку ко времени Петрарки они уже были старыми и зрелыми в Италии, и просто продолжали свое средневековое совершенство. Возможно, мозаичисты утратили часть своего мастерства или терпения, но их работы на соборе Святого Марка, по крайней мере, не отставали от своего возраста. Гончары учились делать фарфор; Марко Поло привез его из Китая, султан послал дожу прекрасные образцы (1461), а к 1470 году венецианцы стали делать свой собственный. В этот период стеклодувы на Мурано достигли апогея своего искусства, изготавливая кристаллы изысканной чистоты и дизайна. Имена ведущих стеклодувов были известны во всей Европе, и каждый королевский дом боролся за их изделия. Большинство из них пользовались формой или моделью; некоторые откладывали форму в сторону, пускали пузырь в расплавленное стекло, когда оно выливалось из печи, и придавали веществу форму кубков, ваз, чаш, украшений ста цветов и тысячи форм. Иногда, перенимая опыт мусульман, они расписывали поверхность цветной эмалью или золотом. Ремесленники-стеклодувы ревностно хранили в своих семьях секретные процессы, с помощью которых они добивались чудес хрупкой красоты, а венецианское правительство издало суровые законы, чтобы эти эзотерические тонкости не стали известны в других странах. В 1454 году Совет Десяти постановил, что

Если какой-либо рабочий перенесет в другую страну какое-либо искусство или ремесло в ущерб Республике, ему будет приказано вернуться; если он не подчинится, его ближайшие родственники будут заключены в тюрьму, чтобы солидарность семьи могла убедить его вернуться; если он будет упорствовать в своем неповиновении, будут приняты тайные меры, чтобы убить его, где бы он ни находился.42

Единственный известный случай такого убийства произошел в Вене в XVIII веке. Несмотря на закон, венецианские художники и ремесленники перебирались через Альпы в XVI веке и привозили свою технику во Францию и Германию в качестве подарков завоевателям Италии.

Половина ремесленников Венеции были художниками. Оловянщики украшали блюда, тарелки, стаканы и кубки изящными бордюрами и цветочными узорами. Оружейники славились дамасскими кирасами, шлемами, щитами, мечами и кинжалами, ножнами с чеканкой или гравировкой, а другие мастера делали для короткого оружия рукоятки из слоновой кости, усыпанные драгоценными камнями. В Венеции около 1410 года флорентиец Бальдассаре дельи Эмбриачи вырезал из кости большой алтарный образ, состоящий из тридцати девяти частей, который сейчас хранится в музее Метрополитен в Нью-Йорке. Резчики по дереву не только создавали прекрасные скульптурные фигуры и рельефы, такие как «Обрезание» в Лувре или сундук, расписанный Бартоломмео Монтаньей и ранее находившийся в разбомбленном музее Польди-Пеццоли в Милане; они украшали потолки, двери и мебель венецианских аристократов резьбой, боссами и интарсией, а также чеканили хоровые кабинки таких церквей, как Фрари и Сан-Дзаккариа. Венецианские ювелиры удовлетворяли большой внешний и внутренний спрос, но им потребовалось время, чтобы перейти от количества к качеству. Ювелиры, теперь уже под немецким, а не восточным влиянием, производили тонны тарелок, личных украшений и декоративных приспособлений для всего — от соборов до обуви. Продолжалась иллюминация и каллиграфия рукописей, постепенно уступая место печати. В дизайне венецианского текстиля прослеживалось французское и фламандское влияние, но венецианские красители и мастерство придавали изделиям их излюбленную текстуру и оттенки. Именно в Венеции королева Франции заказала триста кусков крашеного атласа (1532); и именно в мягких и роскошных тканях, сработанных в венецианских мастерских, и в красках, полученных в венецианских чанах, великие живописцы Венеции нашли модели для роскошных и сияющих одеяний, которые составляли половину блеска их искусства. Венеция почти воплотила в жизнь идеал Рёскина об экономике, в которой каждая отрасль была бы искусством, а каждый продукт с гордостью выражал бы индивидуальность и мастерство ремесленника.

VI. ВЕНЕЦИАНСКИЕ ПИСЬМА

1. Альдус Мануций

В этот период Венеция была слишком занята жизнью, чтобы много заботиться о книгах; и все же ее ученые, библиотеки, поэты и печатники создали ей честное имя. Она не принимала заметного участия в гуманистическом движении; тем не менее гуманизм имел