Шрифт:
Закладка:
– Вот потому и пошли к чаровницам. Если они в своей озёрной воде беду не увидят, тогда и Ван позволит собраться в поход, – успокаивал Лют разозлённого Берислава. Двое бывалых Дружинников крупно шагали по мощёной камнем Китежской набережной. Берислав пёр как танк и пыхал злостью, темнобородый Лют поспевал возле него. Мимо них тянулась по берегу кованная серебряная оградка, перед ними над серебряными воротами и густым садом Озёрного Капища высились чешуйчатые маковки храмов и островерхие крыши деревянных домов с рыбицами на коньках.
Над Китежем затих ранний вечер. Медовый свет заката разлился над теремами. Гладь волшебного озера превратилась в золотистую ртуть.
– Прежде таких порядков не было, – гудел Берислав. – Священный конь и знамя Святовитово – Дружиной чтимы. А пророчицы твои Озёрные только бабам указывают в какой год рожать, да к мужикам с советами лезут, где на озере сети ставить! Я самим Ваном избранный воевода, десять раз всякую нечисть по Земле Родной бил, и сейчас слушать буду, что мне курицы в белых платках накудахчут? Позор мне на всю Дружину!
– Сидеть в Китеже, когда Магометане с юга попёрли – вот где позор. Сначала остроги жгут, потом деревни наши жечь будут. Нет, слушай, мы не к простой чаровнице идём. Знаешь, как про неё говорят? Она в своей чаре судьбы людские видит, и хоть раз бы ошиблась! Прибогиня Китежская – не иначе; и, пожалуй, что Прибогиня – получше Святовитого-то коня будет, а?
– Вот уж успокоил: баба лучше коня! – досадовал Берислав на ходу. – Сейчас бы у новой Вановой полюбовницы спрашивать когда воевать! Да если она мне в тазике своём чего не того нагадает, так я ей эту чару на башку нахлобучу, возьму Дружину и в степь уйду, и прав буду, и весь Китеж поддержит!
– Воевать ты горазд, а чья рука в Китеже чью руку моет – не ведаешь, – невесело закивал Лют. – Ван непокорных не любит, и не сносить тебе головы, коли уйдёшь с Дружиной один, самовольно в поход, да ещё чаровницу обидишь. Лучше знай, что сегодня для Вана Берегинино слово – высший совет. Он в своей чаровнице души не чает и сильно её добивается: и украшения, и Небесное Серебро со всех концов Пустошей шлёт, и что только красивого сыщется – всё в Святилище свозят. Если хорошо себя вести будешь, может она чего доброго тебе в своей чашке намутит, и завтра же в южные степи поскачешь Магометанские бороды брить. Такие нынче порядки.
– Пусть так, – мрачно сказал Берислав. – Коли перед чьей-то бабой ради доброго дела надо унизиться, так я стерплю. Как мне сейчас, а как людям на юге? Время дороже одной гордости витязя, пусть изагляется, хоть вашей дворцовой возни я большой не любитель: ни предавать не люблю, ни подхалимничать, ни выгадывать. Моя слава – в чистом поле и в битве.
– Ох и простецкая ты душа, Домовой, – едко оскалился Лют. – Сразу видать: без году неделя как из Голбешников вылупился. Ничего, скоро по Китежски жить научишься.
– Жить по Китежски – это как? – прищурился на него Берислав.
– А так, что не битвы из нас витязей делают, а то, как после битв славу делят.
Они дошли до выкованных из Небесного Серебра ворот. Ещё недавно Макошино Святилище огораживалось, как и все дома в Китеже, простым тесовым забором, но как только здесь поселилась возлюбленная Городничего, так всё Святилище осеребрилось. И ворота – не ворота, а узорчатая картина из витых стебельков, понизу кучерявится волна, на створах зерцала; на одной стороне плещется рыбица, на другой вьётся змея, над воротами арка с символами Макоши и рунами.
Из вечерней глубины Святилища к воротам торопилась привратница в белых одеждах с укрытыми платком волосами. Берислав лишь завидел её, так скривился: Экая «раскрасавица» – на харе хоть топоры точи... Раскосые глаза на грубом лице, как две острые щёлки, и на кого не посмотрят, точь-в-точь как у кикиморы гонят прочь незваных гостей.
– Эта-то любимая Ванова чаровница? – вполголоса подшутил Берислав.
– Да не зубоскаль ты, – пришикнул Лют. Привратница открыла ворота и низко поклонилась сановитым гостям. Воеводы в тяжёлых чешуйчатых панцирях с подбивкой из волчьего и медвежьего меха вошли на дорожку в Святилище.
Мужчин тут не привечали, почти со всей работой жрицы и чаровницы управлялись своими силами, но, если случалось им что-нибудь починить или построить, то нанимали артельных работников, кто под строгим надзором не отходили от дела. В храме жили около двухсот жриц и чаровниц со всего Поднебесья, и все, вплоть до Великой Жрицы, служили Макоши – Богине земли и воды, плодородия, женского счастья и Пряхе Судеб; но служили ей не до старости, а лишь до тридцати Зим. После этого срока выходили замуж, и всё за богатых купцов или доблестных воинов, или за знатных думцев-советников.
Привратница повела воевод по проездному двору. Берислав озирался на трёхэтажные бревенчатые терема, расписанные крылечки с витыми столбами и козырьками с подзорами. Куда ни глянь – кругом труд лучших мастеров Китежа: и основательный для Долгой Зимы, и про красоту не забыто. Даже в морозную пору на стенах и окнах деревянных палат Святилища заиграет летнее солнце и никогда не увянут цветы.
– Кругом красота на загляденье, а встречает уродина, – шепнул Берислав Люту.
– Довыделывались своей красотой. Холуи Вановы больно часто сюда захаживать начали. Городничий ведь какой порядок завёл, как затеет пирушку в кремле для своих собутыльников, из святилища одну-двух девок ворует, напоить их и пощупать за всякое. Прямо от ворот умыкали, или из сада, вон, возле озера. Скольких жриц разневестил – не счесть, а они потом, дуры, в озеро. От горьких слёз, говорят, да от причитаний утопленниц Берегиня на берег выбежала. Вот тогда совсем другие дела настали. Раньше, как сюда не зайдёшь – место святое, теперь совсем крепость. Сам Ван вокруг оградки припрыгивает, как кобель возле суки; и сам же эту оградку построил, и сам же за ней не в чести
