Нели снова было взялась за книгу, но только уселась в кресло в библиотеке, как в прихожей зашаркали, щёлкнула тайная дверь.

Лычка подскочила на месте, откинула книгу и замерла. Она испуганно шухарила постукивания и шарканья в прихожей, и по одним звукам могла пропалить, кто пришёл: свои, или залётные? Спустя полминуты в комнату ввалилась Динка – целая, и невредимая, но серая от усталости, и полморды грязью обсохло.

– Ну чё, как там, Ксюха, нормас?.. – нетерпеливо спросила Нели. Ксюха зыркнула на неё ядовитыми зенками и мрачно проплелась в ванную. Там же зашуршал комбинезон, заплескалась вода. Нели выматерилась про себя, что торчит как хер без Гарема, подсуетилась и притащила с кухни кастрюльку. Пока Ксюха мылась, она разлила по тарелкам харчи, придвинула к её месту миску с салатом, и уселась на стул поровнее, будто ждала её тут с утра, не отрываясь. Ксюха долго не выходила из ванной.

– Ксюха, чё там за Скиперских? На мази всё?

Ксюха молчала, словно лычки и не было. Правильно, звалиться бы надо, пусть поплещется – Нели нарочно всю воду не выбулькала! – на Каланче-то, наверн, хреново пришлось. Лычка ждала, пока Ксюша наконец выйдет из ванной. Та появилась с мокрым полотенцем на шее – бледная, без комбинезона, и уже в домашних штанах и футболке. Она подошла к своему стулу и тяжело села за стол. На жратву она глянула так, будто в тарелках насрано.

Нели заёрзала, как на стрёме.

– Да чё там, ё-ма-на, счухарилось-то, Ксюх? Кольцевых на Вышке за очко дёрнули?

– Ты по-человечески говори… – продавила Ксюха сквозь зубы. Лычка зависла.

– А я чё? Я те реально за Каланчу тему двигаю…

– По-человечески говори… – ещё натянутее процедила Ксюха и придвинула к себе кружку.

– Да я ж… конкретно говорю, чё там: зарамсили Скипера, или облом? Чё там Клок?

Ксюха врезала ей кружкой в башку, так что у лычки из глаз искры посыпались.

– Ты по-человечески говори, тварюга! Вы язык человеческий понимаете?! Вы по-человечески говорить можете?! По-человечески говори, поняла!

Нели от резкой боли притухла, зажала висок рукой. В башке сильно торкало.

– Поняла, Ксюха.

– Что ты поняла? – осела на место Динамо.

– Я больше не буду, – пробурчала Нели.

– Чего не будешь?

– Говорить … – запнулась лычка, не зная, в какой ход ей метнуться.

– Не говори так, – задрожал голос у Ксюхи, и Нели в конец нить потеряла. Она покосилась на Динку, у той губы тряслись, и глаза на мокром месте блестели, словно у пьяной.

– Не говори так, Неличка, – заскулила она. – Не говори, ты ведь такой же человек! Ты ведь тоже можешь жить по-людски! А не как крысы!..

– Чё я тогда на цепи? – сорвалось с языка Нели.

Глаза у Ксюхи остекленели, она вдруг сползла к ней со стула, схватила за плечи и начала целовать в шею и щёки.

– Прости меня, Нели, мне иначе никак!.. Ты хорошая, ты даже лучше меня! Я бы за тебя сама цепь надела – правда-правда, Неличка! Почему? Да потому что я всё время хочу вам сделать хорошее, а получается… вам от моего добра плохо! Почему вы такие, почему я такая! Почему всё такое!.. Я плохая, Неличка, да? – Ксюша шарила заплаканными глазами по её лицу. Нели совсем прифигела. Она ей тока что кружкой в макитру заехала, так чё ей сказать-то! Динка вообще поехавшая, или... С шизойдами надо бы по-тихому.

Ксюха целовала ей кислотный ожог и невидящий глаз, и в конце концов впилась в губы. Тут лычку как чадью шпарануло. Нели очухалась, и сама запустила руку ей под футболку и взялась тискать грудь. Ксюха слюнявилась дальше и не брыкалась, и Нели сползла со стула, уложила её на пол рядом с собой, смазала пальцы себе об язык, сунула руку под резинку её штанов и заелозила ей по лоханке.

– Щас, Курочка моя, мы тебе подсластим… вот так, пальчиками! – горячо бормотала Нели в зарумянившееся лицо Ксюши. Всего минуточку пощекотались, и Ксюха вцепилась ей в руку, крупно задрыгала задницей. Лычка завращала пальцами ещё чаще и прижимала к себе ласкунью, пока её последние сладкие судороги не затихли.

– Ну чё, шустро ты отстрелялась, – улыбнулась Нели в её умасленные глаза, и крепко поцеловала товарку в засос.

В эту ночь на одной койке с Ксюхой лычка припомнила, как ещё Солохой на Тузах Пташек обласкивала. У всякой Цацы любимая Пташечка есть, кто поближе других, да и новеньких Квочек на блудуаре надо обламывать; нравиться им или не нравится: вспорхнула на Каланчу – большухе рубец шлифуешь. А у Ксюхи душа сама лежала до бабьих ласок, только чтоб нежно, чтоб бережно, и по любви. А у кого из баб душа к любви не лежит? И где ты на Вышке любовь-то надыбаешь?.. Не у бухого загона же, кто на блудуар вдуть заскочил и смотаться. Только от своих, из Гарема, ты любовь и увидишь.

У Ксюхи ни одного пацана не было – зря про неё Скиперские гнилые темы толкали. Не умела она ни черта, как малолетка зелёная жалась и тыкалась. И на широкой кровати под большим зеркалом Нели вошла в фавор, пусть показала Ксюхе только малость своих коронок. И Ксюха под её руками и языком, как масло растаяла и потекла, и вилась, и ластилась к ней, словно змейка.

Крышак, разозлённый и пьяный, грымзит всю Каланчу, пока пристяжные с нахрапами Цацу не кликнут.

Вот и Нели за одну ночь на хате Шугайской раскрутилась до Цацы – взяла привычную масть, получается. Теперь-то она сечёт, как жить рядом с Ксюхой, теперь-то её из ружья за так не завалят, теперь-то она где надо подстроится, и подмахнёт, и чего надо попросит, и на что надо укажет… теперь-то ошейник с неё слетит – только звякнет!

Может чего и побольше выгорит, ведь она, как не крути, теперь Цаца…

Глава 14 Инкубатор

– На кой ляд ты меня к этому бабью потащил? Мало нам обрыги-жреца бестолкового в Святилище Святовитовом – год пьёт, день коня из стойла выводит – так ещё к гадалкам попёрлись! Это по прихоти волховской я Дружину