сопроводит меня к перевалу Деве Бойун (верблюжья шея). На выезде из города он рассказал мне, что он собирался отправиться в путешествие по Кавказу этой осенью, но трудности с получением разрешения из-за того, что он священнослужитель, очень велики. Он должен был получить специальное разрешение из Санкт Петербурга и это его заставило отказаться от идеи в нынешнем сезоне. Перевал Деве Бойун ведет через сравнительно невысокие холмы. Именно здесь турецкая армия в ноябре 1877 года предприняла свою последнюю доблестную попытку остановить волну бедствия, которое, благодаря несчастливой военной судьбе и некомпетентности их командиров, непреодолимо обрушилось на них, прежде чем они нашли убежище за стенами города. Через час после расставания с мистером Чемберсом я быстро еду как раз по той же дороге на восточном склоне перевала, где злополучная колонна Мухтара-паши попала в роковую засаду, которая неожиданно повернула судьбу того несчастливого дня против них.

Быстро скользя вниз по пологому склону, мне кажется, что я вижу казачьи полки, продвигающиеся к турецкой позиции, неосторожные и чрезмерно уверенные Османы, выпрыгивающие из своих окопов в наступление по дороге, чтобы откинуть назад казачков. Теперь я прихожу в ущелья Наби Чаи, где спрятавшиеся массы русской пехоты внезапно возникли и прекратили отступление.

Мне кажется, я вижу — Пальбу! Вспышки! Горящие звезды! И вижу их невероятно отчетливо, потому что, пока я с любопытством представляю русскую засаду, велосипед попадает в песчаную яму, а я получаю самый болезненный удар, который я когда-либо испытывал за много дней. Я сам летел, как пушечное ядро до тех пор, пока удар о землю не вернул меня в действительность. На следующее утро у меня болело всё, и в течение следующих четырех дней я не мог не согнуться, ни повернуть шею. Изогнутый руль и слегка помятая вилка заднего колеса так же всем своим видом напоминали мне, что, хотя я нахожусь вне досягаемости ремонтных мастерских, и с моей стороны было бы мудростью, подобной Соломоновой, впредь исследовать поля битвы с большим вниманием к вещам, которые могут оказаться для меня фатальными. С перевала моя дорога спускается в широкую сельскохозяйственную долину Пассин Су. Дорога в основном проезжая, хотя и тяжелая от пыли.

В пути к Хассен Кале я вынужден использовать значительный такт, чтобы избежать неприятностей с бандой буйных katir-jee, которых я догнал. Когда я пытаюсь проехать мимо одно из них, он бессмысленно вставляет свою палку в моё колесо. Когда я выпрыгиваю из седла для явной самозащиты, они думают, что я спешился, чтобы напасть на него, и его товарищи бросаются вперед на его защиту, угрожающе размахивая палками и мечами.

Видя, что e него есть, как бы поддержка, смелый агрессор поднимает свою палку, словно чтобы ударить меня, и безоговорочно приказывает мне отправиться bin и haidi. Совершенно очевидно, что я отказался от мысли сесть на велосипед, будучи окруженным этой явно опасной командой. Их около двадцати, и для предотвращения конфликта требуется много самоконтроля, чтобы не ввязаться в драку, в которой, я убежден, кто-то был бы непременно ранен. Тем не менее, мне, наконец, удается избежать их нежелательной компании и уехать не открывая пальбы. Этот инцидент напомнил мне о предупреждении Юсуфа Эффенди о том, что, хотя я и доехал до этих мест без эскорта zaptieh, я должен требовать его сейчас из-за менее законопослушных людей возле границы.

В темноте я добираюсь до Хасан Кале, большой деревни, укрывающейся под тенью своего прежнего значения как укрепленного города, и ищу жилье в персидской чайхане. Это не самое изысканное или роскошное жилье, состоящее исключительно из крошечных стаканов подслащенного чая в общественной комнате и импровизированной постели в грубой, не меблированной комнате над конюшней. Еду следует искать в другом месте, но это не так важно, потому что где-нибудь, но ее можно найти.

В течение вечера персидский трубадур и рассказчик развлекают посетителей чайханы, он поет непристойные песни, крутит инструмент, похожий на бубен, и рассказывают истории на разные голоса. Из уважения к смешанной национальности своей аудитории, мудрый трубадур носит турецкую феску, персидскую шубу и русский пояс с металлической бляхой. Места, где происходит действие сюжетов его песен - Эрзерум, Эрзинджан и Исфахан и даже Россия. Хотя, казалось бы, русские сюжеты не должны быть тут так популярны, чтобы оправдать пение любых русских песен рискуя вызвать недовольство турок. Насколько я понимаю, истории, в основном, касаются интриг и любовных отношений между пашами и могут быстро принести праведное возмездие если достигнут нужных ушей.

У меня нет особых проблем с тем, чтобы поднять велосипед по узкой и кривой лестнице в мою спальню. Здесь нет какого-либо запора к двери, но владелец, похоже, полон решимости охранять мою и велосипеда конфиденциальность от чего угодно в Хасан Кале, после того, как я отправился спать. Я думаю, что было около полуночи, когда я снова проснулся от своих непростых, часто тревожных снов из-за бормотания голосов и топота ног осматривающих велосипед под слабым проблеском классической лампы, дюжины назойливых персов.

Раздраженный их непристойным вторжением в полночь и неоднократным пробуждением, я встаю и довольно рявкаю на них. Я демонстрировал возможности моего Смит & Вессона вечером, и эти злоумышленники, похоже, действительно боятся, что я собираюсь потренироваться на них. Персы, очевидно, робкие люди. Наверное, они считают меня странным существом неизвестного темперамента, которое, возможно, может вырваться на свободу и уничтожить их при малейшей провокации. Владелец и другой, столь же бесстрашный человек, поспешно подходят к моему дивану и успокаивающе похлопывают меня по плечу, после чего все они уходят восвояси и я больше не беспокоюсь до утра.

«Дорога камней в Дублин» - ничто по сравнению с дорогой, ведущей на восток от Хасан Кале на протяжении первых нескольких миль, но впоследствии она превращается во вполне приличную дорогу. Одиннадцать миль вниз по долине Пассиу-Су приводит меня в армянскую деревню Куипри Куй.

Позавтракав, прежде чем начать, я продолжаю движение без остановки, пересекая реку Аракс у слияния с Пассин-Су, по очень древнему каменном мосту, известном как Чебанкерпи, или мосту пастбищ, которому, как говорят, более тысячи лет.

Рядом с перевалом Деле Баба, печально известным местом для грабителей, я прохожу через деревню оседлых курдов.

Вскоре после того, как я покинул деревню, выглядящий совершенно дико курд, взгромоздившийся на тощей гнедой кобыле, настигает меня и хочет, чтобы я нанял его в качестве охранника, для перехода через перевал. Своё, безусловно, бесценное предложение он поддерживает отважно размахивая над головой мечом.

Трагически живописной пантомимой