class="p1">Цицерон неспешно встал, сделал несколько шагов и оказался в центре большого зала. Он посмотрел на одних, потом на других, медленно поворачивая голову, своей величественной осанкой, своими выверенными движениями призывая к тишине. В зале присутствовали чиновники, готовые потребовать молчания по одному его взгляду или чуть заметному кивку, но Цицерон привлек всеобщее внимание, не проронив ни слова и ни к кому не обратившись за помощью.

Повисла полнейшая тишина. Цицерон посмотрел на Красса и Цезаря. Он заметил, что оба сосредоточенны и спокойны. В их взгляде не было вины, только любопытство. Оба ждали продолжения. Хорошо, отметил он про себя. Ему нравилось, что они ведут себя именно так. Затем римский консул повернулся к своим сторонникам. Все взоры были устремлены на него; кое-кто, например Катон, смотрел с откровенным беспокойством. Наконец, по-прежнему храня молчание, Цицерон повернулся к Катилине, сидевшему на краю скамьи в окружении сенаторов, которые все еще не понимали, что происходит.

Голос Цицерона, пристально смотревшего на Катилину, эхом отдавался в стенах храма Юпитера Статора:

– Quousque tandem abutere, Catilina, patientia nostra?[92]

Катилина бесстрастно, не мигая, выдержал взгляд консула.

Цицерон произносил свою речь с яростью человека, сражающегося не на жизнь, а на смерть, хотя был вооружен не мечом, а словом.

– Доколе же ты, Катилина, будешь злоупотреблять нашим терпением? – повторил Цицерон и с этой минуты уже не умолкал. – Как долго еще ты, в своем бешенстве, будешь издеваться над нами? До каких пределов ты будешь кичиться своей дерзостью, не знающей узды? Неужели тебя не встревожили ни ночные караулы на Палатине, ни стража, обходящая город, ни страх, охвативший народ, ни присутствие всех честных людей, ни выбор этого столь надежно защищенного места для заседания Сената, ни лица и взоры всех присутствующих? Неужели ты не понимаешь, что твои намерения открыты? Не видишь, что твой заговор уже известен всем присутствующим и раскрыт? Кто из нас, по твоему мнению, не знает, что́ делал ты последней, что́ предыдущей ночью, где ты был, кого сзывал, какое решение принял? О, времена! О, нравы! Сенат все это понимает, консул видит, а этот человек все еще жив. Да разве только жив? Нет, даже приходит в Сенат, участвует в обсуждении государственных дел, намечает и указывает своим взглядом тех из нас, кто должен быть убит[93].

Несмотря на всю серьезность обвинений, Катилина оставался невозмутим.

Красс и Цезарь переглянулись: они понимали, что наступила важнейшая минута и Цицерон готов на все. Непонятно было другое: как осмелился он предъявить столь тяжкие обвинения, если войско Катилины – по слухам, которые отчасти подтвердил и он сам, – пребывало в боевой готовности и стояло в Этрурии, всего в нескольких днях пути от Рима. Вот что непонятно. Помпей мог вернуться и восстановить власть оптиматов, но Катилина к тому времени убил бы Цицерона. И многих других.

– Цицерон знает то, чего не знаем мы, – прошептал Цезарь на ухо Крассу, – иначе он не осмелился бы разговаривать с Катилиной так резко.

Оба снова прислушались.

– Казнить тебя, Катилина, – продолжил Цицерон, – уже давно следовало бы по приказанию консула, против тебя самого обратить губительный удар, который ты против всех нас уже давно подготовляешь.

Далее он привел примеры того, как другие зачинщики восстаний против римского государства, менее крупных, нежели то, которое объявил Катилина во время подготовки к выборам, были задержаны и казнены. Он назвал Гракхов, выступавших среди прочего за передел земли, упомянул о казненном очень давно Спурии Мелии, обвиненном в том, что бесплатная раздача пшеницы римскому народу была лишь уловкой, с помощью которой он рассчитывал заручиться народной поддержкой, положить конец Республике и навечно стать полновластным тираном. Цицерон также вспомнил о задержании и последующей смерти Сатурнина, взглянув не только на Катилину, но и на Цезаря. Последний постарался не поддаваться на подначку: возможно, Цицерон решил связать его имя с происками самого Катилины. Или всего лишь проверял, чувствует ли он себя виноватым. Цезарь оставался молчалив и неподвижен.

Далее Цицерон вновь перешел к Катилине, объявив, что у него в Этрурии имеется войско под началом Манлия, готовое напасть на Рим. Затем привел точные данные о встречах и собраниях, которые Катилина устраивал в прошедшие недели, дабы последний убедился, что он, Цицерон, располагает сведениями, необходимыми для предотвращения любых его атак – к примеру, ночного нападения Корнелия и Варгунтея. В конце своей речи Цицерон призвал Катилину покинуть Рим и воссоединиться с мятежным войском. Он обвинил его во всех бедах, постигших Рим в последнее время, припомнил все его прошлые злодеяния, все разбирательства с его участием, все обвинения, выдвинутые против него, и несколько раз повторил, что Катилина должен покинуть город и присоединиться к своим отрядам.

Число обвинений, выдвигаемых консулом, росло, сенаторы, сидевшие ближе всего к Катилине, потихоньку уходили со своих мест. Число окружавших его людей таяло, постепенно, но ощутимо, и вот он уже сидел в углу скамьи в полном одиночестве.

В заключение Цицерон призвал бога – покровителя Рима, Юпитера Статора, в чьем храме они собрались, помочь всем честным гражданам города избавиться от этого бедствия, а Катилину обречь на вечные муки.

Разгромная речь завершилась.

Не было ни рукоплесканий, ни приветственных возгласов, ни криков несогласия.

Лишь тишина звенела в святилище – оглушительно, как слова Цицерона.

Оставшись один на своей скамье, Катилина встал и, ни на кого не глядя, никому не отвечая, сознавая, что не только Цицерон, но и все прочие не желают видеть его на этом собрании, направился к дверям. Он пересек храм и в одиночестве спустился по лестнице.

Однако у подножия его ожидала толпа сторонников, которые собрались перед храмом, опасаясь, что Цицерон задержит их предводителя. В основном это были простые люди, поверившие предвыборным обещаниям Катилины: изменить законы, чтобы покончить с властью оптиматов, тех самых олигархов, которые их угнетали. Большинство собравшихся мало беспокоились о том, к каким средствам готов прибегнуть Катилина, чтобы выполнить обещанное.

Под защитой толпы он добрался до своего дома в сердце Рима.

Цицерон, Катон и другие сенаторы вышли вслед за притихшим Катилиной и увидели, как ревностно охраняет его толпа.

– Теперь ты понимаешь, почему мы до сих пор не можем его задержать? – обратился Цицерон к Катону.

Новый плебейский трибун кивнул.

– И что нам делать? – спросил в свою очередь Катон. – Он пользуется колоссальной поддержкой народа, а его войско приближается к Риму.

– Подождем. Хочу посмотреть, как он себя поведет.

– Если мы подождем, он убьет нас, клянусь богами.

Катул, Силан, Мурена и другие сенаторы, столпившиеся вокруг Цицерона и Катона,