Шрифт:
Закладка:
Добравшись до Уфы, мы сделали окончательные приготовления для дальнейшего пути, остановились на маршруте и двинулись к фронту. Нам приходилось возможно торопиться, чтобы еще по снежному пути, до распутицы, перебраться через фронт и достигнуть станции железной дороги, ведущей к центру России. Положение дел указывало, что нам предстоит подняться к северу от линии железной дороги на 80—100 верст, к этому надо было прибавить обратный спуск плюс различные задержки в дороге. Я же, по опыту зная, что значит март в степных местах Поволжья, надежным снежным покровом себя не убаюкивал.
Уфа только что, две недели перед этим, была быстрым маршем отрезана от станции Чешмы (узловой пункт на линии Самара и Симбирск) и взята была, благодаря этому, без боя нашими частями, почему и железнодорожный мост через реку Белую остался в порядке. Жизнь в Уфе еще не наладилась, чувствовался во всем недостаток; базар только что начинал торговать, редкие магазины открылись, ибо торговать было почти нечем. За зиму красными все было очищено, из Сибири привоз еще не наладился, а окружающие деревни начали доставлять лишь съестные припасы. Отношение населения было к нам благожелательно, за исключением лишь части рабочих, враждебно настроенных к белым, – что объяснялось особым бережливым отношением к ним красных. Приходилось наталкиваться и на единичные случаи недоброжелательства и не рабочих. Например, везший меня извозчик жаловался, что с уходом красных ему стало хуже, при них он получал 1½ фунта хлеба за 1 р. 20 коп. и сколько-то овса для лошади, теперь же, с крушением аппарата красных, выдачи хлеба нет, базарные же цены на хлеб были сначала по 8 р. и лишь теперь спали до 4 р. за фунт. Правда, за те три дня, которые мы пробыли в Уфе, цена пала еще, но, во всяком случае, это показывало, что разрешение свободной торговли с прекращением выдачи продуктов по карточкам не могло удовлетворять ту часть населения, которая при большевиках находилась в привилегированном положении, и без принятия соответствующих мер даже в таких хлебных местах, как Уфа, это вызывало неудовлетворенность, чего упускать из виду нельзя было. Между тем этот вопрос военное начальство мало интересовал, да и обсуждения его я нигде и в Омске не слыхал.
25-го мы двинулись с эшелоном дальше на Чешмы, находившиеся в 40 верстах от Уфы, куда к следующему утру и прибыли. В эшелоне повторилась та же тревожная картина с запасными, и даже еще в более резких тонах, из которой было ясно и нежелание, и даже нескрываемое, переходящее в враждебное настроение отношение к властям, принуждавшим их куда-то двигаться.
В Чешмах мы, после долгих хлопот и то только благодаря указаниям, полученным нами от частных лиц еще в Уфе, в порядке информации, с трудом нашли себе за плату возчика, взявшегося нас доставить верст за 15 к северу. Меняя так возчиков, мы проехали более 120 верст и на следующий день к вечеру прибыли в большое село Бакалы, которое уже считалось на линии фронта и в котором стояли передовые части 2-го Сибирского корпуса. Хотя наш путь совершен был в полной безопасности, непосредственно за линией белого фронта, но опять-таки, по тем же причинам, что и раньше, приходилось избегать каких-либо лишних сношений с властями, дабы меньше о себе распространяться и меньше касаться причины поездки.
В деревнях, в избах при сменах лошадей или отдыхе мы говорили лишь, что едем к реке Белой для розыска барж и учета хлеба, собранного красными у пристаней за истекшую зиму.
Татары, у которых мы останавливались, были настроены все поголовно против только что ушедших красных, рассказывали о различных хулиганствах комиссаров, притеснениях и с удовольствием описывали их неожиданное бегство при приближении белого фронта. Это настроение, по моему глубокому убеждению, как знающему хорошо характер нашего степного земледельческого населения, было вполне искренно, и я не думаю, чтобы отрицательные черты белой власти могли бы иметь в этом районе слишком большое значение. Тут же смена властей произошла так быстро, что тяготы, ощущаемые всегда в прифронтовой полосе, благодаря быстрому движению армий, перескочили через голову населения почти неощутимо.
В Бакалах мы разыскали коменданта и, открывшись ему, спросили указаний и советов, как нам двигаться дальше. Оказалось, что мы избрали правильное направление, ибо к этому моменту красные отскочили в этом месте, как не находящемся вблизи линии полотна железной дороги, далеко, и сплошной линии или деревень, занятых частями, не было. Благодаря этому перед Бакалами оказалось пустое пространство, и только разведка ходила в некоторые пункты и села, которых приходилось остерегаться.
Выезд из Бакал в сторону красных разрешался лишь подводчикам и жителям ближайших деревень. Поэтому приходилось опять ловчиться, чтобы не возбудить подозрения у подводчиков за полученное разрешение от коменданта на выезд из села, ибо открыться местным жителям, конечно, не было никакой возможности. Подрядив подходящего мальчонку доставить нас верст за 15, мы тронулись в расчете добраться до небольшого села, где можно уже было спутать дальнейшие карты.
Этот переезд и ближайшие этапы при прохождении фронтовой полосы были для нас самыми серьезными. С одной стороны, документы белых нужны были для белой разведки и застав, а с другой стороны, эти же документы при случайном столкновении с красным разъездом губили все дело и мы рисковали головой, как шпионы.
Отличить же красных от белых, в особенности зимой, в случае неожиданной встречи, было почти невозможно, и потому приходилось исподволь, аккуратно расспрашивать население о возможности встретить кого-либо из вооруженных разъездов, дабы и принять своевременно соответствующие меры. Поэтому, удаляясь от линии фронта, мы постепенно уничтожали документы, разрывая и пуская их лепестки по ветру, оставляя лишь самые необходимые, причем держали их все время в руках, чтобы в случае опасности успеть их уничтожить.
Но с Божьей помощью первое препятствие мы одолели, и верст через 25 мы убедились, что находимся в нейтральном районе, куда белые еще не дошли, красные же за неделю перед этим в спешном порядке отступили, грозя населению по своему возвращению показать свою силу.
