После нескольких перепряжек мы въехали в большое село, которое оказалось тоже брошенным красными войсками и местными представителями власти, боявшимися ответственности за свою деятельность. Таким образом, село осталось буквально без всякой власти, и оно отдыхало от подводных и других повинностей. Но стоило бы лишь одной из воюющих сторон дойти до такого села, хотя бы единичным разъездам, как сейчас же сход выставил бы и подводы, и все другое без сопротивления. Это обстоятельство, именно эта легкая подчиняемость и страх за свою шкуру заставлял жителей, явно с отвращением говорящих о большевиках, замолкать при входе в избу кого-либо постороннего или соседа. С нами тоже на первых порах в избе, куда нас привез возница, боялись говорить, и лишь успокоение извозчика, свыкшегося с нами за время переезда, развязывало языки, что, конечно, еще подкреплялось верой в надежность освобождения от красного режима. По словам наших хозяев, самое страшное для них была местная молодежь, душой преданная большевикам и потому считавшая своей обязанностью следить за настроением населения, чтобы потом выслужиться перед теми же волостными комиссарами, выказав свое усердие и причастность к делу управления и к коммунизму.

Кое-как достав лошадь, мы двинулись дальше. Не рискнув взять с собой карты местности, приходилось называть лишь более отдаленные крупные пункты, что отдавало нас во власть ямщиков, считавших себя более компетентными и авторитетными в деле беспрепятственного передвижения. Приходилось лишь высказывать желание, чтобы везли более глухими селами, где меньше риску встретить «красноармейцев» и в особенности их штабы, ибо встреча с ними, по нашему объяснению, грозила потерей времени, а весна, вступая в свои права, заметно портила санный путь и возможность свободного передвижения.

Ямщики и возчики вполне разделяли с нами желание быть дальше от военных, старались в советах со своими соседями и домашними изыскивать более спокойные места, расспрашивая только что вернувшихся подводчиков, отвозивших отступающих красноармейцев. Нам задавали только вопрос, имеются ли советские документы и в порядке ли они, потому что боялись, что при допросе не пришлось бы ответить за нас и им самим.

К вечеру же первого дня мы попали в татарское село, откуда ямщик брался нас доставить за 50 верст в село М. уезда, где у него были знакомые или родственники и где он помог бы нам ориентироваться для дальнейшего продвижения. Он убеждал нас положиться на него и не жалеть денег. Поставил самовар, наладил закуску, и мы принялись за обсуждение. Для вящего успеха мы вытащили приготовленную для подобного случая бутылку казенной водки, взятую еще в Омске, что, несомненно, должно было поддать духу нашему вознице. Момент был серьезный, и нужно было пустить все средства, имеющиеся в нашем распоряжении для достижения успеха.

Часов в 9 вечера на паре добрых коней, запряженных гусем, с колокольчиком на дуге, под неистовый лай собак, этой необходимой принадлежности всякого татарского селения, мы тронулись в путь. Повез нас ямщик действительно глухими небольшими деревнями. Подъехали, наконец, к тому селу, где предполагалось сменить лошадей; оно оказалось довольно большим, с волостным правлением и базаром. Не доезжая до села, ямщик решил остановиться и подвязал колокольчик, считая это более осторожным при въезде в околицу спящего, как думали, села. Однако во время этой остановки мы вдруг ясно услыхали по морозной ночи впереди, в селе, неистовый собачий лай и затем несколько громких выстрелов. Сомнения не было, в селе были красноармейцы.

Я начал немедленно настаивать на недопустимости въезда в него ночью, без предварительной разведки, считая, что попасть в руки шатающейся по улице, может быть, пьяной красноармейской банды было прямо безрассудно. Хотя спутник мой и сопротивлялся возвращению обратно, жалея потерянного времени, но все же удалось его уговорить вернуться в ближайшую деревушку к знакомому ямщика, черемису, дабы у него ориентироваться. Время же было около полночи.

Черемис, к которому мы приехали, рассказал, что действительно в селе стоят красные, и притом штаб какой-то крупной части, и ночью, ввиду тревожного состояния, переживаемого властями, ехать определенно не советовал, обещая наутро помочь достать лошадь. Изба нашего хозяина оказалась безобразно грязной и вонючей, но лошади после 50 верст быстрой езды настолько утомились, что благоразумие требовало ночевать.

Не найдя к утру смены лошадям, ибо по селу был объявлен десятником наряд на подводы для красноармейцев, мы решили вернуться к татарину-ямщику в исходное положение, где в переговорах и обсудить дальнейший образ действия, так как нам, по правде сказать, взятое направление доверия не внушало; мы лезли прямо в район, кишащий войсками, и обстановка говорила за необходимость держать курс более на запад, чтобы скорее выйти из фронтовой полосы. То, что нас остановил лай собак и мы не въехали в село, вероятно, спасло нас, как потом выяснилось, от весьма скверных последствий.

Приехав на следующий день на станцию, лежащую на Бугульминском тракте, мы решили ехать на Чистополь, так как под Бугульмой шли в это время сильные бои и пропуска туда не было. Здесь мы впервые встретили большевистские власти в лице пролеткульта, коменданта-матроса и т. д.

Обойдя их и предъявляя документы, мы просили пропуска на Казань; однако власти посылали нас из одной инстанции в другую, никто толком не знал, нужен ли письменный пропуск для пути, и вообще чувствовалась большая неуверенность среди начальства. Кое-как мы в итоге получили краткую записку, после чего хозяин станции согласился нам дать лошадь. Вообще, как я и позже неоднократно убеждался, связи и цельности распоряжений у властей абсолютно не было.

В «пролеткульте», который оказался на гастроли тут, нас поразили какие-то служащие там молодые девицы, одетые во все солдатское и весьма недвусмысленно заговаривавшие с нами в тесной канцелярии, в которую мы попали. Впечатление от всей этой обстановки даже у нас, бывалых людей, создавалось весьма странное и, я бы сказал, отталкивающее.

Между прочим, на базаре открыто торговали белым хлебом, кренделями и копчеными продуктами по весьма сносным ценам. По-видимому, в этом глухом месте за истекшую зиму власти порядков своих еще ввести не успели, так как дальше по пути мы нигде ничего подобного не встречали.

По дороге, по которой мы ехали на Чистополь, пролегающей, кстати сказать, по весьма красивой местности, обсаженной еще кое-где березами Екатерининского времени, остались еще от старого цензового земства ямские станции. К этому времени они переходили в ведение уездной советской власти, и хозяева-ямщики в один голос говорили, что они не дождутся нарушения с ними контрактов, которые были заключены раньше и которые их заставляют все еще