— Не правильно! Крикну «эльфы» — вы тихо и быстро убегаете и держитесь от ресторана как можно дальше, — поправляю я. — Ребята, вы же обещали, мы обо всём договорились! Как по вашему, лучше чтобы один из нас не вернулся с задания или сразу вся группа была угроблена?

— Чёрт возьми, ты рассуждаешь совсем как Стимвитз! — проворчал Пит.

— Мне пора идти. Надеюсь, вы выполните то, что требуется.

— Надеюсь, ты крикнешь «разбойники», — улыбнулась Джейн.

Ребята остались в прихожей ресторана, я прошла внутрь.

Мне надо понять, в каком состоянии Русалки, вступить с Петой в переговоры. Перехватить контроль. Намекнуть, что мои друзья как бы близко, но вне пределов её досягаемости.

Когда я вошла, шторм по-прежнему надвигался. Все Русалки выглядели так, будто на взводе. От каждой исходила наэлектризованность, злость. Больше всего этой злости исходило от Рины Вронски. Будто я виновата во всех её бедах.

Трёхглазая выглядела недовольной. Вот-вот заметает молнии. Но её недовольство, как мне показалось, адресовано не лично мне. Она не в духе сегодня, сама по себе. Лексаэлла выглядела слишком отстранённой, и в этом безразличии чувствовалось презрение, отвращение и малая толика остервенелой злобы. Будто её достало всё происходящее.

Блэки кровожадно ухмылялась. Она сидела на стуле, изгибаясь, выгибаясь, прогибаясь, закидывая ногу на ногу. Юбка слишком коротка. Кожа синюшняя. Мне показалось, что на её щеках и бёдрах проступают небольшие перламутровые чешуйки.

Пета Кирия стояла посреди. Уперев руки в боки, капризно вздёрнув нос, она окатила меня взглядом, полным ненависти и превосходства.

— Что, не сдюжила? — приветствовала она меня торжествующе и злорадствуя. — Я так и знала! Что у тебя кишка тонка привести сюда тех, кто заставит меня замолчать. Да у тебя, такой пригожей-расхорошей, тех даже и нет!

— Мне нужны гарантии, что сегодня в стенах этого заведения и за его пределами вы не тронете того, кого я знаю, — я попыталась сторговаться. Довод, конечно, трещит по швам: разве Русалкам писан закон?

Пета подтвердила это:

— Кто ты такая, чтоб требовать гарантии? Мы и так тебе дали достаточно гарантии. Мы ведём честную игру. В отличие от многих из вас, лицемерные беляши. А ты сейчас, похоже, задумала нечестность. Мухлюешь, детка. И ты за это умрёшь. Я начинаю петь!

Пета раскрыла рот, набрала воздух. Я поняла, что все переговоры бесполезны. Блэки подтвердила:

— Раз ты пришла — то ты либо выполняешь задание Петы, либо не выполняешь. Одно из двух. Если ты хочешь поговорить с нами просто так за милую душу — имей в виду, мы разговариваем только с теми, кто подписал наш Контракт.

Пета злобно посмотрела на Блэки:

— Ты меня перебила. Я тебе это припомню. Судя по всему, она моё задание не выполняет. Поздравляю, моя Королева, Ключ с нами!

Пета снова набрала воздух. Мне ничего не оставалось делать, как тоже набрать воздух и крикнуть:

— Разбойники!

И тут же я в ужасе заткнула рот рукой. Потому что я хотела крикнуть не это. Я хотела крикнуть «Эльфы!», ибо в тот пронзительный и пронзающий момент поняла: Пета сейчас меня убьёт по-настоящему. Русалки уже всё решили. А если они меня будут убивать — мои друзья следующие. И надо, чтобы они убежали. Я хотела крикнуть «Эльфы», но крикнула «Разбойники».

Пета издала звук — адскую песнь, начало первой ноты свои голосом, и у меня завибрировало сердце. Вибрация прошлась по всему телу, отдаваясь страшной болью во всех сосудах, мышцах, нервах, суставах. Ноги подкосились. Я упала на колени, меня чуть не вырвало. Это продолжалось от силы секунды две-три, но мне хватило испытать самых неприятных ощущений в моей жизни.

Если Коллинз слушал эту «песенку», то как он выжил?! Он, должно быть, железный киборг.

В зал врываются друзья. Я слышу бодрый голос Джейн, голос амазонки-валькирии над полем брани:

В перипетиях судьбы, какие бы ты ни встретил,

В самом разгаре борьбы, и как бы Рок дорогу не метил —

Друзья познаются в беде, тебя приведут к победе!

Друзья за тобою везде, поддержат в любом твоём бреде!

— Я не могу… — Пета хрипит. Её глаза смешно расширяются, она хватается за горло. Издаёт ещё один сиплый хрип. — Голос… мой голос…

Из глоток моих друзей раздаётся наша песня. Задорная, лихая. Песня друзей-разбойников. Пит подхватывает. Он хорошо поёт — это выяснилось несколько месяцев назад, когда мы с ним исполняли арию Тьмы на Весеннем Равноденствии.

Вместе они подхватывают меня, поднимают. Тошнота, боль отступают.

Как это здорово — иметь таких друзей,

С которыми хоть в Ад и в Пекло за тобой

Нырнут — ведь с ними петь ты будешь веселей,

К звёздам долетишь, с друзьями вместе выиграв бой!

Пета валится на колени. Она держится за горло. Она покрывается чешуёй. Пит крепко держит меня за правую руку, Джейн за левую. Мы распеваем в три глотки:

Все планы твои так дерзки — но трудности нам не помеха!

Избавим мы враз от тоски — открывай рот шире для смеха!

Друзья к тебе прилетят как птицы по первому зову,

Днём глаза их горят, да и ночью не спят как совы!!!

Мы орём уже, то в унисон, то вразнобой, а-капелло. То попадаем в ноты, то не попадаем. Пета в ужасе. Только достоинство и гордыня не позволяют ей низменно уползти от нас под столы. Она корчится, согнувшись, держится за горло. Она повержена. Мы торжествуем. Мы поём дальше.

Пока не слышим жёсткий окрик Трёхглазой:

— Всё, хватит!

Она взмахивает рукой. Я чувствую боль, похожую на укол в области шеи, инстинктивно хватаюсь туда. Наверное, так Трёхглазая сняла с меня очередную метку-«татуировку». Она смотрит на нас мрачнее тучи. Мы перестаём петь, и, пытаясь отдышаться, смотрим на неё.

— У неё три глаза… — шепчет изумлённо Джейн.

— Вот это да… Три глаза, а уха вроде два, и ноздри тоже две… — шепчет Пит.

— Тш-ш-ш! — в ужасе шиплю на друзей, потому что их бравурная эйфория может навлечь на нас беду.

— Что ж, всё по-честному, — слышим мы голос Петы.

Она как ни в чём ни бывало встаёт, оправляет платье. Смотрит на нас злобно, но уже без тени презрения — даже с неким уважением:

— Я не могу петь, когда рядом друзья. Это моё проклятье. Это моя слабая пята. Вы выиграли. Я и не рассчитывала. В наше время у людишек не бывает таких уз дружбы. Наоборот, я рассчитывала, что ты либо струсишь, либо приведёшь тех, кто тебе не