17. считает ли православными староверов Павлина, Онуфрия, Сергия, Макария, Иосифа, знает ли других раскольников;

18. считает ли верчение вкруг угодным Богу;

19. били ли себя участники собраний цепями, обухами, поленьями или в грудь кулаками;

20. были ли в собрании раскольники, есть ли раскольники среди тех, кто приведен в комиссию.

В том случае, если христоверы были неграмотны и протоколы допросов заполнялись с их слов чиновниками, элементы следственного дискурса проникали в текст допроса легко – путем точной фиксации вопроса следователя с пояснениями в скобках. Особенности «хлыстовской» риторики представлены дословным воспроизведением предложенных синодальных ответов и робкими попытками придать собственным показаниям более нейтральную (стандартизованную) по отношению к соблюдению церковных обрядов форму.

Так, в показаниях крестьянки Марии Емельяновой находим: «В собраниях их верчение кругом признавала она в один труд, а угодно ль то Богу, не знает».[117]

По ответу можно воссоздать и вопрос: «Подтверждает ли Мария, что в собраниях христоверы вертелись кругом, и считает ли, что эти верчения угодны Богу?». В ответе на другой пункт расспроса находим синодальные добавления (в квадратных скобках): «Из раскольнических исповеданий [кроме того, что она крестилась двуперстно и творила молитву Иисусову по старопечатным книгам] противного Святой Церкви мудрования никакого не имеет».[118]

Такие же добавления встречаем и в расспросе Мавры Борисовой: «В том же собрании причастия и преподаяний [опричь того, что принимали хлеб кусочками и захлебывали водой] освященного не было».[119]

Подобная практика конструирования текста допросов ставит под сомнение возможность рассматривать показания христоверов как самосвидетельства, но позволяет выделить значимые элементы как «хлыстовского», так и следственного дискурса. Ближе всего к самосвидетельствам будут расспросы, тексты которых записывались арестованными лично.

Среди материалов первой следственной комиссии сохранились расспросы монахов Кассиановой пустыни, что на Учме[120], среди которых есть в том числе, документы монастырского игумена Варлаама Самсонова, который 25 мая 1733 года направил в Синод донесение о своем знакомстве с арестованными московской комиссией иеромонахами Филаретом Муратиным и Тихоном Струковым[121]. Кроме донесения в деле представлен полный текст допроса игумена Варлаама[122] и его сына иеродьякона той же пустыни Гавриила[123]. Поскольку Варлаам был грамотен, документы написаны его рукой и им подписаны. В этом смысле тексты Варлаама представляют собой более ценный источник, нежели показания, записанные со слов арестованных и тем самым значительно упрощенные чиновниками.

Вероятно, Варлаам знал о работе комиссии о раскольниках; ничем иным невозможно объяснить его донос, содержащий в себе как самообвинение (признание в посещении общины христоверов в течение двух лет), так и разглашение тайны исповеди. Собственно, такой реакции ждали авторы указа 1734 года от многих – в тексте указа было сказано, пусть «оной богопротивной ереси участницы, где оные ни обретаются, и ересиархи их (ежели где суть), также и те, которые хоть и в самых тех богопротивных действиях и не бывали, но иным коим-либо образом, то есть щедроподательствы к ним и другими вспомоществованиями, были им участные, и ведавшие, явились с приношением о том вины своей в Синод в Санкт-Петербурге и в Москве сами собою без всякой боязни»[124].

В доносе Варлаам пишет, что в 1720-х годах он, еще не будучи пострижен в монахи, был дьячком при церкви села Холтобина Венёвского уезда. Однажды к нему, Варлааму, а до пострижения – Вуколу, пришли монахи из Венёва и стали учить его, как жить по «вере христовой», и как можно человеку спасение получить. Для этого нужно хранить «чистоту душевную и телесную и любовь к ближним». Монахи Тихон и Филарет повели Вукола на собрание в дом посадского человека города Венёва Герасима Муратина[125], где «ходят во круг, а иные поют святую [Исусову – К.С.] молитву», говоря, что и «в прежние времена святые отцы тако ж трудилися и спасалися». Вукол с сыном посещали собрание около двух лет, а после, как пишет Варлаам, перестали посещать, поскольку им «таковая вера не польстилась того ради, что с писанием божественных книг не сходна и Церкви Святой противна». Однако из текста расспросов мы узнаём, что Вукол вместе с женой и сыновьями приняли постриг, и в этом нельзя не видеть следы проповеди христоверов.

О венёвской общине известно из дела 1725–1726 года, на основании которого можно узнать, что в доме венёвского посадского человека Семена Миляева было задержано несколько человек и был найден сосуд с кровью. Дело было закрыто только после расспроса солдата Карманова, который сказал, что зарабатывает тем, что пускает кровь от разных болезней, и в тот день пускал кровь Миляеву, который от болезни плохо владел руками. Арестованных отпустили[126]. Известно также, что Семена Миляева в Венёве звали «богомолом» – так же, как называет себя в донесении игумен Варлаам («богомолец»). На собрании в доме Миляева присутствовал иеромонах Филарет (венёвский купец Федор Григорьев Муратин), который вместе с монахом Тихоном (Тимофеем Ивановым Струковым) учил будущего игумена Варлаама. После процесса 1733 года оба монаха были публично обезглавлены на Сытном рынке в Петербурге вместе со старицей московского Ивановского монастыря Настасьей Карповой[127].

Во второй части донесения Варлаам указывает, что в великий пост 1733 года к нему на исповедь пришли пятеро монахов его же монастыря (Иоасаф, Иона, Иоиль, Феодосий и Дионисий) и признались, что до пострижения «имели раскольническую прелесть, которая противна Святой Церкви» и что вместе с ними в согласии состояли монастырские крестьяне Иван Фёдоров, Михаил Афанасьев, Ларион Арефьев и Естифей Дмитриев, которые были приведены в согласие христоверов крестьянином деревни Харитоновой Еремеем Бурдаевым, т. е. тем самым Бурдаевым, который проходил по Угличскому делу 1717 года вместе с Никитой Антоновым и Прокопием Лупкиным.

Таким образом, перед нами вырисовывается картина распространения согласия христоверов в период с начала XVIII века и до 1733 года. Немаловажно, что речь идет об общинах одного круга, территориально связанного с Угличем. Известно, что крестьянин деревни Данильцевой Угличского уезда Никита Антонов Сахарников перенял аскетическую практику христоверов и экстатический ритуал от крестьянина той же деревни Тимофея Трофимова около 1707 года, а учение об антихристе – от батрака Ивана Васильева. Параллельно с Никитой Антоновым с учением христоверов познакомился проживающий с 1713 года в Москве отставной стрелец Прокопий Лупкин, наставницей которого считают старицу Ивановского монастыря Настасью Карпову. Начиная с 1715 года Никита Антонов и Прокопий Лупкин вместе проповедуют «веру Христову» среди крестьян Угличского уезда. Одним из обращенных в 1716 году был крестьянин деревни Харитоновой Еремей Бурдаев, в доме которого с тех пор регулярно проводились встречи согласников. Именно