- И, - перебила Дженнифер, - какое это отношение имеет к работам Джерри и его словам о квантовом... самоубийстве.

Слово "самоубийство" далось ей с трудом, но она его все-таки произнесла. И добавила:

- О математическом.

- Если бы у меня были полномочия, - с досадой произнес Розенфельд, - я затребовал бы доступ к компьютеру доктора Бохена, поговорил бы с его коллегами. Официальный разговор не то же самое, что попытки постороннего разобраться в том, о чем люди говорить не хотят.

Мисс Бохен поднялась с диванчика и мгновенно будто оказалась в другом мире - далеко-далеко.

- Простите, - сказала она, не глядя на Розенфельда. Он перестал для нее существовать. Она надеялась на его помощь, а он оказался бессилен. Такой же, как все. Чужой. - Я очень устала сегодня. Тяжелый день.

Поднялся и Розенфельд. Мисс Бохен проводила его до двери - взглядом, который он видеть не мог, но ощущал спиной. Или ему казалось, что ощущал.

- Спокойной ночи, мисс Бохен.

- Зачем вы приехали, доктор Розенфельд? - спросила она, и он обернулся.

- Я думаю, - ни секунды не помедлив, ответил Розенфельд, только сейчас поняв, что действительно так думает, - что смерть вашего брата связана с его последними исследованиями.

- Инфаркт и - математика?

- Да.

Розенфельд вышел и тихо прикрыл за собой дверь. Да, сказал он себе. Это бессмысленно, но это так.

***

Сны Розенфельд не запоминал. Возможно, мог бы и запомнить, если бы, просыпаясь, прилагал к этому мысленные усилия. Помнил, еще не открыв глаза, недавно случившийся сон, последний. Память о памяти сохранялась, а содержание сна вытекало, как вода меж пальцев растопыренной ладони. Через пару минут, полностью вернувшись из сна в реальность, Розенфельд уже не имел ни малейшего представления о том, какие события происходили с ним совсем недавно, в тогдашней реальности. Реальность сна, он был уверен, отличалась от обычной, скорее всего, именно великой и ужасной способностью забывать ее. Так бы и с неприятными событиями реальной жизни, но нет...

Проснувшись утром после вечернего доверительного, как ему казалось, разговора с мисс Бохен, Розенфельд точно знал, в чем состояла пресловутая "загадка Бохена". Знал, что произошло "на самом деле", то есть в той реальности, о которой он мог сказать "на самом деле" во сне. Он даже попытался запомнить увиденное и понятое, но не преуспел и, открыв глаза, помнил лишь, что его посетило интуитивное прозрение. Во сне загадку он разгадал, проблему решил - в той реальности.

"Значит, - думал он, стоя под душем, - я знаю все элементы пазла, но соединяю их неправильно. Если во сне это получилось, то должно получиться и так. Значит, мне, в принципе, не нужно больше ни с кем встречаться, ни у кого не выпытывать дополнительную информацию. Нужно посидеть, подумать, и я буду знать".

Он так и собирался поступить: посидеть и подумать. Сначала, конечно, позавтракать, а потом сесть и думать.

В кафе отеля было всего три столика, и все заняты. Розенфельд купил сэндвич и кофе "на вынос", вышел в парк - не в тот, где был вчера вечером, хотя "на самом деле" в тот самый, но утром неузнаваемый. Между деревьями Розенфельд разглядел деревянный стол на толстой ножке - модель гриба - и скамью без спинки. Было свежо, прохладно, хорошо и притягательно. За "грибом" Розенфельд и расположился, полагая, что здесь ему никто не помешает ни съесть сэндвич (с сыром и помидорами, как он любил), ни выпить чуть остывший кофе (как он любил - с половиной ложечки сахара и долькой лимона), ни - главное - подумать и, может быть (маловероятно, но все же) вспомнить.

Сильверберг позвонил, когда Розенфельд раскрыл пластиковую коробочку с сэндвичем.

- Привет, - буркнул Розенфельд, откусив от булки и глотнув кофе. - Ты по мне скучал?

- Я без тебя как без рук, - заявил старший инспектор. - Привычка, знаешь ли, вторая натура, говорят. По-моему, вообще первая. Георг прислал результат экспертизы, и у меня нет никакой уверенности, что он все определил правильно.

- Что там было определять? - вяло поинтересовался Розенфельд. - Стандартный тест, я помню.

Он уже представлял, какой будет следующая фраза Сильверберга.

- Стандартный - с твоей точки зрения. А Георг намудрил, и его результатам я не верю.

- Странные слова для полицейского: верю, не верю. Невозможно ошибиться в определении химического состава почвы.

- Да-да, - нетерпеливо сказал Сильверберг. - Невозможно. Но я не верю, потому что... Ну, не совпадает это с другими обстоятельствами дела.

- Значит, подозреваемый невиновен, только и всего, - сделал естественный вывод Розенфельд.

- Нет, - отрезал Сильверберг. - Это значит, что комиссар отзывает тебя из затянувшегося отпуска и просит - заметь, пока просит, а не требует, - чтобы ты явился завтра к восьми утра на оперативную встречу.

- О Господи! - вскричал Розенфельд, уронил сэндвич на землю, быстро поднял и положил в коробку. - Я только что решил проблему, и мне нужно вспомнить - как!

- У тебя много времени для воспоминаний. Весь день! Последний рейс из Принстона в семь вечера.

***

План пришлось менять.

Розенфельд брел по дорожкам, отвечал кивком на приветствия незнакомых, сам кивал кому-то и получал ответный кивок или взмах. Он не пытался вспомнить сон - знал, что это не только бесполезно, но уведет от решения еще дальше.

Принстонский парк знал решение проблемы. Природа знает решения любых задач, которые человек сначала осознает, а потом пытается решить, тратя на это годы и миллионы, государственные, спонсорские и, если есть, собственные.

Розенфельд вышел на улицу Вильяма, вдоль которой под разными углами располагались коттеджи, домики, здания. Возможно, он уже был здесь вчера вечером, но место не узнавал, ноги сами привели его к трехэтажному дому постройки начала прошлого века - покатая, крытая красным шифером, крыша, традиционные три колонны под портиком у входа.

Розенфельд услышал знакомый голос и обернулся.

Мисс Бохен вышла из правой аллеи. Позвала она его? Он усомнился - губы ее были плотно сжаты.

Он шагнул к ней - на языке вертелись банальные слова о хорошем дне и прекрасной погоде - и сказал, не думая:

- Я хотел вас видеть!

Она пошла за ним глубину аллеи, где стояла деревянная скамейка с удобной гнутой спинкой. Когда они сели, багровый широкий лист спланировал на колени