бед, уж как-нибудь и здесь он сумеет меня повести.

Эти слова изумили баронов, а король Бан пристальнее взглянул на арфиста, и у него мелькнула мысль, не Мерлин ли это. Не его ли он видел в Болотном замке в облике пятнадцатилетнего отрока?

– Сир, – сказал он королю Артуру, – согласитесь на его просьбу; похоже, это не тот человек, кому отвечают отказом.

– Но как вы думаете, что будет с моей честью, если доверить наше знамя этому слепому юнцу?

Не успел он договорить, как потерял арфиста из виду; и сколько он ни озирался, тот исчез. Тогда Артур вспомнил о Мерлине и пожалел, что так плохо воспринял его просьбу.

– Его собака-поводырь, – сказал он, – мешала мне узнать его; но не стоило мне забывать, что он любит менять личину.

Тут в залу вошло малое дитя, лет восьми от силы: лохматый, босоногий мальчуган с дубинкой на плечах.

– Сир, – сказал он королю Артуру, – пора вам готовиться к битве с королем Рионом; я прошу дать мне нести ваше знамя.

Все рассмеялись над этой просьбой; Артур же ответил:

– Вы вправе его нести, я вам его вручаю.

– Большое спасибо! – сказал малыш, – считайте, что оно в хороших руках.

На этом он простился со всеми и вышел. Когда Мерлин вернулся к своему обычному облику, он счел, что пора призвать войска двух королей, Бана и Богора. И вот он направился к морю; нескольких часов ему хватило, чтобы оказаться в Ганне и предупредить Фарьена и Леонса Паэрнского, что надо им сослужить свою службу и привести людей в Камалот, куда их созывает король Артур. Они обещали сделать все, что нужно; тогда Мерлин вернулся из-за моря и побывал у короля Уриена и у всех остальных вассалов с наказом, чтобы и они собрались у Камалота к первым дням сентября. Оповестив их, он вернулся ко двору короля Артура и сказал, что тому больше нет нужды слать письма и посольства к королям и баронам, ибо все они уже уведомлены. Немедленно был отдан приказ выступать, и король со своею конницей двинулся в королевство Кармелидское; и на всем пути перед ними реяло знамя, вверенное Мерлину.

Последняя битва с королем Рионом напоминает различные эпизоды и перипетии других стычек. Мерлин прокладывает путь к вражескому лагерю; дракон изрыгает пламя и пылающие угли, которые сеют ужас в рядах врагов.

Бретонское войско сдержал ненадолго король Фараон, но он, на свою беду, сошелся с Гавейном; тот вонзил в его тело глефу и замертво сбросил на землю. Смерив его взглядом, Гавейн изрек:

– Вот с этим королем мир отныне будет нерушим; от него дядюшке Артуру не придется беречь свою бороду!

Когда же в бой ринулись все, нельзя бы нам было сказать, кто творил больше чудес: Ивейн, Сагремор, Гахерис, Гарет или Агравейн, когда бы не превзошли их всех король Артур и его племянник Гавейн.

Однако надо отдать должное королю Риону: великодушно желая остановить потоки крови, он выхватил ветвь сикоморы[476] из рук одного из своих королей – тот держал ее, чтобы легче было его опознать, – поднял ее высоко вверх и объявил, что желает говорить.

– Король Артур, – сказал он, – чего ради терпеть урон среди твоих рыцарей и моих? Лучше сделаем вот что: если ты достоин своей славы, давай прикажем нашим людям отойти, сложить оружие и ждать конца поединка, который мы устроим промеж собой. Победишь ты – я уйду в свои земли со всеми, кого привел в Кармелид; если же будешь побит – станешь владеть своим королевством от меня и присягнешь мне, как те девять королей, которые мне уже покорны. А еще отдашь мне бороду; мне ведь нужны завязки для моей мантии.

Артур ответил:

– Ты предлагаешь поединок, неравный для нас двоих. Ты, будучи побежден, вернешься в свою страну таким же владыкой, каким и ушел; я же должен дать тебе присягу на мои земли, коль скоро победа останется за тобой. Стань моим вассалом, если мне выпадет удача, а я согласен стать твоим, если ты победишь.

– Ну что ж, пускай! я принимаю, – сказал король Рион, слишком уверенный в своей победе, чтобы отвечать отказом на любые притязания Логрского короля.

Они отвели оба войска поодаль и устремились друг на друга со всей силой, со всей неукротимой мощью своих коней.

Они сшиблись так жестоко, что железо их копий пронзило щиты обоим; но кольчуги остались целы. Когда копья разлетелись в щепы, они взялись за мечи, обрушились на шлемы двойными ударами, разбили золотые ободы, лепестки и рассеяли драгоценные камни, сила которых не единожды была испытана[477]. Звенья кольчуг усеяли землю; кровь хлестала под железными остриями; от обоих щитов едва оставалось чем прикрыть кисти рук, так что, отбросив прочь эти жалкие обломки, они ухватили мечи обеими руками и снова принялись бить по шлемам и кольчугам, пронзая кровоточащую и трепещущую плоть. По счастью, их одолела усталость, ибо в том виде, в каком были их доспехи, кольчуги, шлемы и щиты, малейший удар сразил бы их насмерть.

Рион заговорил первым, видя, что встретил бойца посильнее, чем все, с кем он прежде имел дело:

– Король Артур, было бы прискорбно сократить твои дни; ибо, признаю, никогда я еще не видал столь доблестного рыцаря. И я боюсь, что ты погибнешь прежде, чем признаешь свое поражение, поэтому прошу тебя, ради моего к тебе сочувствия, признай себя побежденным, не вынуждай меня убить тебя. Вот мои условия: ты отдашь мне бороду; она будет стоить дороже в моих глазах, если я получу ее не ценою твоей жизни.

Вместо ответа на эти неслыханные дерзости Артур бросился на Риона, подняв обеими руками тяжкую свою Мармиадуазу; он думал ударить отвесно; Рион уклонился от удара, но проку от этого вышло немного: сверкающее лезвие вошло под шлем, отсекло ему нос и, ниспадая, вонзилось в шею лошади и отделило ее от туловища. Датчанин упал; не давая ему подняться, разгневанный Артур поразил его в левое плечо и вогнал ему в тело клинок на два пальца в глубину. Рион поднялся на миг и вновь упал. Артур соскочил с коня, наступил на него коленом, дважды ударил по шлему, отвязал его, снял и провозгласил, подняв меч:

– Король Рион, сдавайся, или смерть тебе!

– Лучше смерть, чем позор.

После этих слов Артур уже более не раздумывал и снес ему голову на глазах у обеих армий, заполонивших равнину. Нетрудно понять, как горевали одни и радовались другие. Артура с торжеством отвезли в Кароэзу, и пока осматривали его