Шрифт:
Закладка:
– С удовольствием! – без лишних раздумий, будто эта фраза вертелась у него на языке, ответил Александр. Кати ничего не ответила на это, она лишь улыбнулась и отвернулась к окну, рассматривая, или в этот раз уже делая вид, что рассматривает появлявшиеся из-под облаков ландшафты Иберийского полуострова. Это удовлетворенное молчание оба сохраняли до самого приземления.
Но на рейс в Москву Кати в тот день не села. Как не села на все последовавшие в четыре дня рейса. Лишь только они сошли с самолета, Александр сделал ей предложение от которого она решила не отказываться, и через три с небольшим часа поездки на скоростном поезде, они вышли из Estación de tren de Barcelona Sants и сели в ожидавшее у самого входа такси. Чуть больше чем через час они уже сидели на террасе с видом на вечерний город, за которым утопало в лучах золотистое солнце.
Кати вступила на землю российской столицы через четыре дня. За это время золотое кольце Джеффа сменилось новым кольцом помолвки, в этот раз с бриллиантами и новая сказка ее жизни приоткрывала перед ней свои золотые двери.
Но история с Джеффом здесь не закончилась. Он был настойчив. Окончательно протрезвев и поняв, что Кати уехала, он попытался вернуть ее назад. Несколько дней сряду он звонил на ее американский номер, но голос, который, наконец, прервал череду бесплодных гудков динамика, был вовсе не голосом Кати. Он вообще не был женским. «Чувак». Парень с той стороны трубки называл его «чуваком», видимо поняв по осипшему голосу родственную душу. Его звали Хэнк и он был родом из Техаса, он работал плотником и мечтал эмигрировать в Канаду, поскольку….
– Хэнк, послушай меня, где Кати, Хэнк? – бросил ему Джефф, не желая больше слушать полную версию ответа Хэнка на то, кто он такой и что у него делает телефон его жены.
– Чувак, я достал телефон из стены, чувак. Не знаю лично твою Кати, чувак, но если она твоя жена и она его так туда вогнала, то лучше забудь о ней. Блин, она больная, чувак, реально забудь…
– Слушай, слушай!
Но Хэнк не стал слушать. Трубку взял кто-то другой, более серьезный, по крайней мере по голосу. Это был менеджер отеля. Он не назвал своего имени и сразу спросил, была ли женщина, проживавшая неделю в его отеле, его женой.
– Да, моя жена, чувак! – почетное звание «чувака» перешло теперь к нему.
– Ваша жена нанесла материальный ущерб нашему отелю на шестьсот долларов, включая работу, материалы и налоги. Поскольку она покинула отель, не внеся компенсацию за ущерб и заблокировала свою банковскую карту, мы будем вынуждены…
Но Джефф не стал слушать, что они будут вынуждены и бросил телефон подальше от себя. Лишних денег у него не было и боль в анусе, кольнувшая его так сильно, что он даже поморщился, как бы намекнула ему на всю сложность его материального положения.
Через несколько дней он снова мог ходить, правда походка его не отличалась особой грацией и, как смеялся над ним потом еще долгое время толстый Тайрон, ходил он так, как будто только что вышел из негритянской тюрьмы. Через две недели он уже не плакал при хождении в туалет по большому и через месяц почти полностью решил эту свою проблему со здоровьем. Его пьянки не стали меньше, но каждый раз, когда речь шла о программе празднований, он был ярым сторонником того, чтобы больше тратить именно на бухло, а не на фейерверки.
Проходило время, он забыл о боли, но Кати забыть он так и не смог. Через несколько дней он снова позвонил на ее номер в надежде на то, что Кати, приехав в Россию или Европу, или может осев где-то здесь, в Америке, слегка отойдет от первого приступа злобы, восстановит телефон и, наконец-то, возьмет трубку, но проходили дни, а номер ее по-прежнему был не активен. Видимо, сим-карта была уже где-то в помойке, а тем, что осталось от нового Айфона после его вхождения в стену, пользовался уже несколько дней Хэнк или этот второй чувак, который представился как менеджер. Единственная нить между ними была порвана, единственная, за которую он мог потянуть отсюда.
Через несколько дней он подал запрос на российскую визу. Лишний денег у него не было, но он смог раздобыть нужное количество. Банк заблокировал его кредитку слишком поздно, и он предусмотрительно снял с нее заранее все доступные деньги. Чуть больше трех тысяч долларов в общей сложности. На эти деньги он хотел ехать в Россию, в Москву, в этот загородных дорогой коттедж ее предков. Он смутно помнил где находился он в этом неизвестном для него городе и стране, но помнил как он выглядел (он не знал, что в России все дорогие коттеджи выглядят примерно одинаково). Дни на пролет он готов был рыскать по всем окраинам азиатской столицы, чтобы найти ее. Но отец Кати, старый дипломат со старыми связями, лишил его этой ненужной проблемы. Его запросу на визу отказали, мотивируя это вопросами национальной безопасности и какими-то там черными списками, в которые Джефф был внесен (так ему негласно сказал работник российского посольства, когда Джефф, почти со слезами на глазах пытался уговорить «товарища» сделать хоть что-то).
Ему оставалось одно – бомбить сообщениями ее страницу в Фейсбуке. Каждый день новые сообщения, новые мольбы о прощении, новые обещания, какие-то фотографии себя, какие-то фотографии цветов, статусы на странице, которые она должна была видеть и которыми должна была проникнуться. Но она не видела. Его сообщения не читались. Как не читались и сообщения всех тех, кого он просил ей написать. С момента отлета из Америки, Кати в Фейсбук не входила. Ее след для него был потерян.
И вот уже почти год спустя, гуляя зимой с запрятанной в бумажный пакет бутылкой пива по Центральному парку, проходя теми дорожками, которыми ходили они тогда вместе, он вспомнил ее «интересно, куда деваются утки зимой? За ними кто-то приезжает и забирает?» Он вспомнил ее улыбку, ее голос, ее смех, вызванный тем, что он тогда не понял этой фразы (он не понимал ее до сих пор), потом он вспомнил ее грациозную фигуру в сапогах на высоком каблуке, удалявшуюся по