Я стоял в гостиной. Видел, как по щекам этой женщины стекали слезы. Ее лицо оставалось непроницаемым. Казалось, его заменили на каменную маску, но даже сквозь нее проступали настоящие чувства. Брови едва заметно подрагивали. То и дело стремились сомкнуться над переносицей. Кожа под нижней губой морщилась. Эта женщина боролась сама с собой. Но ради чего? Почему она вдруг заплакала?

Я не проживал века вместе с ней. Скорее, меня перемещало по ключевым событиям ее жизни. Я не застал ее рождение, но видел заключение договора с Тираном из Лягушево. Не сопровождал ее на уроках мистицизма в поместье Вороновых, но следил за величайшим провалом — как она стала должницей. Также зачем-то мир показал мне разговор с незнакомой женщиной на детской площадке зимой.

И теперь я стоял рядом с мужчиной, который рисовал семейный портрет. Тот мальчик у нее на коленях вместе с Надей — не я. Она назвала его Мирославом. К тому же в глаза бросалась разница в цвете волос. У меня они черные, а у Мирослава русые. Как у Нади. Они же все-таки близнецы.

Перед глазами возникло черное пятно. Сначала появилась крошечная точка, затем разрослась до кляксы и поглотила всю гостиную целиком. Меня опять перенесло в следующее воспоминание. Сколько их еще оставалось? Что меня ждет в самом конце? Существовал ли вообще конец?

В разуме засеяла беспочвенная уверенность, что меня не ждало ничего хорошего.

Первым появились звуки. Легкий скрип половиц, топот детских ножек и выкрики этой женщины. Запахи возникли следом. Затхлость и удушающие ванильные духи.

Моргнул. Тьма расступилась, явила то же поместье, ту же гостиную. Но эта женщина уже не сидела перед художником, а семейный портрет уже занимал почетное место на стене.

Я опустил взгляд на свои руки. Рукава толстовки просвечивались насквозь. Руки виднелись отчетливо, будто я носил прозрачную одежду. На мертвенно-бледной коже проступали синие вены и алые капилляры. Уверен, встань я перед зеркалом, увидел был призрачное отражение, как в день становления мистиком. Время поджимало. Сколько мне осталось? Пара часов? Может, день?

Бесполезно. Все бесполезно. Мне не выбраться. Я пробовал уходить подальше от этой женщины, пробовал выбегать из дома, нестись по лесу в надежде вырваться из крепкой хватки Беловодья. Без толку. Стоило моргнуть, я снова оказывался недалеко от нее. Если я не моргал, веки тянула вниз сильная усталость и сонливость. Выхода не было.

— Тео, — донесся до меня тоненький голосок.

Я встрепенулся. Дернулся, как от удара тока. Кто-то назвал мое имя! Я уже был в этом времени! Значит, эта женщина похитила ребенка, а не приманила сладкими речами трудного подростка. Насколько же ужасна она была?

— Тео, — повторил голосок.

Звучал знакомо. Я слышал его давным-давно. Еще в детстве.

Голос прилетел со второго этажа.

Развернувшись, по привычке перепрыгнул порог между гостиной и проходом на второй этаж. Огляделся. Передо мной вдоль стены поднималась лестница. Это память мира. Здесь не властвовала Амбрагаруда, поэтому я запросто попал в «запрещенное для меня место».

Побежал по лестнице на второй этаж. Шаги отдавались грохотом. Доски прогибались под моим весом. Я не просто бежал, но прыгал, перескакивал через две ступеньки разом.

Второй этаж показался смутно знакомым. Конечно! Я был здесь в детстве! Помнил длинный коридор, синие и розовые двери с детскими рисунками. Помнил жуткую дверь в комнату этой женщины.

Моей комнаты не было. Ожидаемо.

— Эй, Тео, — окликнула меня Надя.

Я обернулся. Она стояла за мной. Маленькая девочка. На вид ей было пять-семь лет. Она носила джинсовый комбинезон. Русые волосы заплетались в две косички.

Ноги привели меня в коридор второго этажа. Я даже не посмотрел в другую сторону.

— Ты меня видишь? — спросил я впервые после заявления прав.

В Беловодье не обитали Скрытые. Даже мистики захаживали сюда очень редко и то небольшими группами, чтобы не потеряться.

— Эй, Тео, — повторила она громче. Надя смотрела сквозь меня.

О чем я думал? Я случайный наблюдатель. Этот мир — воспоминания.

«Я узнаю, кем я был, если прослежу за ней», — промелькнула мысль.

Девочка побежала мне навстречу, не замедлилась, когда до меня оставалась пара метров. Пробежала насквозь. Скользнула в открытую дверь своей комнаты.

Я зашел следом.

От розовых обоев зарябило в глазах. Белая мебель лишь ухудшала общее впечатление. Слева от двери стоял туалетный столик, а справа высился комод. Я помнил эту планировку. Помнил эту комнату. Мы играли в ней днями напролет!

— Дай угадаю, — радостно воскликнула Надя. — Ты опять читал весь день напролет, Мистер Зануда?

Я проследил за ее взглядом и наткнулся на угол. Она стояла перед ним, словно провинившийся ребенок. Но с прямой спиной. На лице сияла светлейшая улыбка. Такую не состроит ни один взрослый.

— С кем ты говоришь? — спросил я.

Ответа не последовало.

— Я скорее всего под кроватью. Или в шкафу. Или под…

Ко мне вернулись воспоминания.

Я не помнил настоящую семью. Не помнил прошлую жизнь до становления Теодором Рязановым. Потому что не существовало никакой прошлой жизни. Потому что я всегда был «Теодором Рязановым». Всегда был…

— Эй, Тео, — пропела она. — Давай поиграем?

… лишь воображаемым другом Нади.

Глава 27. Расплата

«Выживи любой ценой»,— второе письмо Надежде Рязановой от Марии Рязановой.

☽☽☽

Меня ненавидели все Скрытые Лягушево. Заигравшись в угрозы и шантаж, я отвернула от себя всех союзников. Из-за долга не могла покинуть город, чтобы попытать удачу в другом. Мое положение не назвать завидным. Но и безвыходным — то же.

Раз я не смогу выплатить долг сама, передам его другому мистику. Любой, кто дружит с головой, откажется от такого «предложения», поэтому я завлеку его хитростью. Отведу в ловушку и заставлю взвалить долг на свои плечи. У него не останется выхода, кроме как выплатить долг.

После смерти Мирослава я забрала его место в мире — «сына Марии Рязановой» — себе. Оно и так принадлежало мне из-за правила: дети — собственность родителя-мистика. Я лишь сохранила его. К несчастью, ничто не существует просто так. Для