Дрё и братья Блуа. Генрих не смог вовремя добраться туда из Барфлера. – Она прикусила губу. – А также там Эсташ Булонский и брат Генриха – Жоффруа. – Весь мир, казалось, был полон решимости уничтожить их прежде, чем они смогут добиться успеха. Она почувствовала первый толчок страха, но гнев и презрение оказались сильнее. Крысы должны были выползти из углов. – Меня это не удивляет, поэтому я знаю, что это не удивит и Генриха.

Матильда выглядела встревоженной, но решительной.

– Мне жаль это слышать, но меня это тоже не удивляет.

Алиенора свернула пергамент.

– Я завершу свои дела здесь и вернусь в Пуатье, чтобы дождаться Генриха – как мы и собирались сделать раньше. Это повод насторожиться, а не встревожиться, потому что наши враги неумелы, чего не скажешь о Генрихе.

Несмотря на смелость своих слов, она надеялась, что ее молодой муж не откусил больше, чем мог прожевать.

– Они будут пытаться свалить его, потому что если им это не удастся сейчас, то не удастся никогда, – сказала Матильда с пристрастным блеском в глазах. – Этот его брат – тщеславный, глупый мальчишка. Он не успокоится, пока Генрих не сделает его графом Анжу и Мэна, а этого никогда не случится, сколько бы он ни бунтовал. – Она покачала головой. – Мужчины Анжу не умеют делиться. Моего брата Элиаса всегда сажали в тюрьму за поднятие мятежа, потому что он отказывался принять свой жребий. Это в крови, моя дорогая, как ты, несомненно, обнаружишь, когда родишь Генриху сыновей.

Алиенора скорчила гримасу, а Матильда ответила ей невеселой улыбкой.

– Предупрежден – значит вооружен. У тебя хватит сил справиться с тем, что тебе дано.

Алиенора подумала, что это вряд ли можно назвать утешением.

– Сегодня слишком поздно, чтобы отправляться в Пуатье, – сказала она. – Еще несколько часов ничего не изменят.

По крайней мере, он еще не отплыл в Англию, и войска были наготове.

В ту ночь ей снились темно-пунцовые розы, залитые кровью, а утром она проснулась и обнаружила, что у нее пошла кровь, – семя Генриха не прижилось. Она и не надеялась, что это произойдет после одной ночи, но все же это усилило ее тревогу. Прежде чем покинуть Фонтевро, она еще раз помолилась в церкви и опустилась на колени перед Матильдой, чтобы получить ее благословение. А потом, с Эммой под руку, присоединилась к своей свите и поскакала на юг, к безопасной Аквитании.

47

Пуатье, август 1152 года

Алиенора провела утро, занимаясь государственными делами. И в зале, и во дворе в Пуатье царила суматоха: постоянно приходили и уходили гонцы, просители, писцы и слуги. Она получила известие от Генриха с полей сражения. Он решил не вступать в прямой бой со своими врагами, но атаковал их в уязвимых местах, чего они не ожидали, и с такой скоростью, что оставил их в замешательстве. Она позаботилась о безопасности собственных границ, поскольку мятежный брат Генриха Жоффруа контролировал несколько замков, расположенных слишком близко к Пуату.

Она взглянула на новую серебряную печать, лежащую по правую руку. Она заказала ее сразу после свадьбы, и по ободку шло ее имя – Алиенора, графиня Пуату, герцогиня Нормандская и графиня Анжуйская. Это была ее земля, ее власть, и она не собиралась отдавать ее узурпаторам. Под каждым документом, подписанным ею, стояла эта печать, и это вызывало у нее чувство гордости и удовлетворения.

Решив проветриться перед обедом, она приказала привести оседланную лошадь. Стоял прекрасный день позднего лета, и ее жеребец с нетерпением бросился рысью. Алиенора отпустила повод, и когда рысь перешла в галоп, она расслабилась, наслаждаясь ощущением свободы и иллюзией того, что опережает свои заботы. Некоторые из придворных считали ее безрассудной, но не потому она мчалась против ветра. Она хорошо знала разницу между безрассудством и просчитанным риском.

В конце концов Алиенора остановила коня и похлопала его по вспотевшей шее. Они доскакали до покрытого лишайником римского солдата, который выглядел совсем не так, как пятнадцать лет назад, когда она приехала сюда с архиепископом Жоффруа и он сказал ей, что она должна выйти замуж за Людовика Французского. Взгляд невидящих глаз остался прежним, хотя, возможно, лишайник на каменных доспехах немного рассеялся. Она одарила его кривой улыбкой признательности. Он будет здесь еще долго после того, как она превратится в пыль.

Подняв глаза, она увидела всадника, мчащегося к ней в облаке бледной пыли. За ним скакала горстка людей, но он опередил их на сотню ярдов. Эскорт Алиеноры схватился за оружие, но она жестом приказала им отступить.

– Это мой господин муж, – сказала она. Внезапно ее сердце заколотилось. Почему он так спешит? Случилось что-то страшное? Неужели он бежал и готовится оборонять Пуатье?

Генрих остановился перед ней. Его черная кобыла тяжело дышала, ноздри были красными, как дорогая ткань. Пот капал с ее шкуры, да и с Генриха тоже. Лицо его было багровым, а глаза сверкали, как серые кристаллы, яростно и ярко.

– Дорогая супруга. – Он отвесил ей поклон в седле. – Я покинул вас в спешке, и в спешке возвращаюсь. – Его улыбка ослепляла. Его борода была длиннее, чем во время их свадьбы, а волосы нуждались в стрижке. Алиенора была счастлива видеть его, и ей было приятно, что он улыбается, но она все равно волновалась.

– Я рада видеть тебя целым и невредимым, – ответила она, – и я польщена твоей поспешностью, но где остальные твои люди?

– Скачут следом. Я обогнал их, – весело сказал он.

– По какой причине?

– Они были слишком медлительны, а мне не терпелось поприветствовать тебя. – Он бросил на нее жалобный взгляд. – А теперь я очень хочу пить, мне нужно помыться, переодеться, поесть и выпить.

– Все сразу? – Алиенора бросила на него дразнящий взгляд.

– Зачем терять время?

Алиенора повернула своего скакуна, и они рысью понеслись обратно в город вместе со своими свитами.

– Я так понимаю, ты не принес плохих новостей?

– Ну, не для нас, – сказал Генрих с блеском в глазах, – но Людовик повернул в Париж, ссылаясь на возвращение лихорадки, и братья Блуа отступили вместе с ним. – В его голосе прозвучала нотка триумфа. – Я говорил, что скорость важнее храбрости и численности.

Пока они ехали, Алиенора узнала, что Людовик попытался взять Пасси, но Генрих упорно скакал всю ночь, загоняя лошадей, но достиг стратегических районов почти на два дня раньше, чем ожидалось. Он отвлек их на себя, сжигая Вексен, захватывая Бонмулен и преследуя врага, как демон.

– Они не выдержали моего темпа и ярости, – сказал он с самодовольной и