и сильные руки давали ощущение безопасности, Алиенора чувствовала себя защищенной впервые со времен девичества. В первые дни Людовик прижимался к ней, ища тепла, а с Жоффруа у нее никогда не было возможности лежать вот так; но Генрих был уверен в себе, они были мужем и женой, и страх ее больше не мучил.

Генрих проснулся ранним утром, радостный и довольный собой. Ставни были открыты, и через окно струился яркий солнечный свет. Шторы балдахина на кровати были открыты, так они оставили их прошлой ночью, и он лежал, свернувшись калачиком, рядом с молодой женой. Она тихо дышала, ее золотистые волосы рассыпались по подушке. Он приподнялся, чтобы посмотреть на нее. Дело было сделано. Аквитания принадлежала ему, как и ее прекрасная герцогиня. Их союз оказался даже лучше, чем он ожидал. Она знала, как его приласкать, и сама получала огромное удовольствие. Несмотря на то что Алиенора не была девственницей, внутри она оказалась узкой и сильной. А какие гладкие руки и длинные прохладные пальцы… Его восхищала нежная бледная кожа ее шеи; маленькое местечко под ухом; идеальные изгибы бровей и скул. Ничего он не хотел бы изменить. Генрих легко провел ладонью по ее руке от плеча до кисти, любуясь бледной шелковистостью кожи, и вспомнил, что говорил о ней его отец: советовал остерегаться и всегда быть на высоте и на шаг впереди. Что ж, хорошо. Он постарается добиться ее верности и преданности – любыми доступными ему средствами.

Алиенора сонно открыла глаза и улыбнулась. Генрих отстранился, слегка обеспокоенный тем, что его застигли врасплох. Даже несмотря на то, что они так сблизились за прошедшие день и ночь, они все равно оставались чужими, и она не была одной из женщин в военном лагере, с которыми он мог бы пошутить и пошалить при свете дня. Встав, Генрих начал одеваться.

Она смотрела на него, собирая волосы в золотой сноп, перекинутый через плечо.

– Сегодня некуда спешить.

Генрих покачал головой.

– Мне нужно уладить дела с моими людьми и многое сделать. Увидимся позже – поедем на охоту вместе. – Он поцеловал ее в губы и в щеку и ушел.

Нахмурившись, Алиенора откинулась на подушки. Генрих был явно не из тех, кто любит неторопливые разговоры в постели. Если он бодрствовал, то всегда был в движении, и ей придется приспосабливаться, потому что в данном случае это будет проще, чем приучать его к медлительности. Она восхищалась его бодростью и энергией, но ей хотелось, чтобы он немного задержался рядом в это утро. Она проснулась ночью и с наслаждением ощутила его рядом с собой. Сколько в нем силы! Теперь ей предстояло как следует с ним познакомиться, а ему – с ней, но это произойдет не раньше, чем решится дело с Англией.

Позже в тот же день они поехали верхом, как он и говорил, и Генрих нес на запястье своего нового кречета – Изабеллу. Алиенора оставила Ла Рейну на конюшне, чтобы Генрих мог сосредоточиться на игре со своим ястребом без соперников. Он оказался искусным, и птица охотилась для него – сильная, красивая и свирепая. Он смеялся, наблюдая, как она парит и пикирует. Изабелла добыла несколько сизых голубей, а потом и упитанного самца фазана. Широко улыбаясь, Генрих заправил одно из хвостовых перьев за край шапочки. Наблюдая за ним, Алиенора почувствовала укол в сердце. От мужа веяло жизненной силой. Рядом с ней был мужчина до предела самодовольный, но уверенный в себе, а не тщеславный.

Они остановились на пикник у ручья, и Генрих передал Изабеллу сопровождающему, который закрепил ее на насесте.

Алиенора протянула молодому мужу кубок с вином, чтобы запить хлеб и сыр, которые он с аппетитом поглощал.

– Теперь, когда мы заключили брак, – сказала она, – что мы будем делать с Людовиком?

Он сглотнул и посмотрел на нее, в его серых глазах светился вопрос.

– Почему мы должны что-то делать?

– По праву главных вассалов мы обязаны были спросить его разрешения перед свадьбой.

Генрих фыркнул:

– Вот еще!

– Верно, но теперь он имеет право возмутиться нашим поступком и наказать – возможно, даже военным путем.

Генрих пожал плечами:

– Если он это сделает, то не застанет меня врасплох, потому что я никогда не сплю.

– Ты не можешь быть в трех местах одновременно.

– Ты так думаешь? – Он развеселился. – Римский тактик Вегеций говорил, что храбрость стоит больше, чем численность, а скорость – больше, чем храбрость. Моя армия стоит у Барфлера, но я могу быстро мобилизоваться, если понадобится, и изменить направление. Мои люди лучше, чем люди Людовика, и я их контролирую. В моем лагере всадник сидит на лошади, а не наоборот. Я знал о риске и все равно пошел на него, потому что награда намного превосходила опасность. – Он посмотрел на нее, его взгляд был тлеющим и хищным. – Вы не согласны, мадам?

Она отсалютовала ему кубком с вином.

– Я все еще решаю, – ответила она.

Генрих отставил кубок и притянул ее к себе, чтобы поцеловать.

– Но вы поддаетесь на уговоры?

Алиенора рассмеялась.

– Меня всегда можно уговорить.

Генрих был готов к отъезду. Во дворе на рассвете его ждала свита. Он застегнул плащ и с нетерпеливой энергией перекинул его через плечо – манера, с которой Алиенора уже успела познакомиться.

– Доброго тебе пути, муж мой, – сказала она. – Я буду молиться о твоем успехе и скорейшем возвращении.

– Я тоже буду молиться об этом, – сказал Генрих с ухмылкой. – Это все равно что прийти на пир, где дают попробовать только первое блюдо, прежде чем его утащат.

Алиенора подняла брови.

– Значит, вы не утолили голод, – сказала она.

– В этом нет никаких сомнений. – Он обнял ее, его прикосновение было теперь собственническим. За два дня он стал увереннее, но ей нравилось это выражение его мужественности. Приятно быть желанной, а не терпеть порицания и оскорбления.

Она смотрела, как он легко садится на лошадь: свежую, из ее конюшни. Его усталый гнедой отдыхал. Конь под ним был темно-серого цвета с вороной гривой и хвостом. Алиенора предоставила лошадей и для остальных членов его свиты.

Генрих пришпорил коня и подъехал к ней.

– Я вернусь к тебе с короной. – Он поднял коня на дыбы в последнем приветствии и ускакал галопом, подняв облако пыли.

Когда он уехал, Алиенора почувствовала пустоту. Она вернулась в свою комнату. Горничные еще не заходили, постельное белье было смято. На подушке Генриха виднелась вмятина от его головы. Сверкнул рыжевато-золотой волос, и у нее перехватило дыхание. Еще одно