Пока Ираидала не успела выбрать себе место сама, я поспешил проводить её во главу стола. Всё моё внимание было сосредоточенно на ней. Да и пожелай я, всё равно не смог бы отвлечься на что-то другое. Мой хрупкий и нежный цветок с характером крепче моего клинка, с жёсткой волей и острым умом. От этого кажущегося несоответствия внешнего изящества и красоты и души, она казалась только притягательней и загадочней. И я в сотый раз сам себе задавал вопрос, почему я не замечал этого всего, да хотя бы год назад?

Как я и думал, мать еле удерживала свою злость, капли яда просачивались в словах. Если Анаис сникла после того, как Марс подтвердил моё решение, впрочем, проблем от неё я и не ждал, пока нет того, кто её подталкивает, она ничего не сможет сделать, то вот мать старалась хоть сейчас уничтожить то, что зарождалось между мной и моей алири. Если не получилось создать моего нового предательства, она решила напомнить о старом, не зря отец сказал, что мать умеет жалить.

И тонкие пальчики, опустившиеся на мой локоть, для меня были не только успокоительным, но и знаком, что Далли готова поверить в то, что её слово для меня важно и ценно. Я упивался её близостью к себе, взглядом, полуулыбкой, смущением, окрасившим её щеки, когда я шептал ей на ушко неумелые стихи-признание.

В тронном зале стояло четыре портрета. На первом были изображены князь Кир и Ярый. Видно, что Кир совсем недавно стал князем, а у Ярого настолько лукавое и весёлое выражение, что представить, что через несколько лет он станет князем, просто невозможно.

На втором портрете была изображена княгиня на фоне зимнего леса. Хрупкая блондинка с загадочным взглядом всколыхнула в душе тревогу и смутное ощущение надвигающейся беды.

На третьем портрете уже более взрослый князь Кир стоял рядом с сыновьями-близнецами. Жаль, что эти мальчишки так никогда и не стали взрослыми.

А вот и последний портрет. Бой сердца загрохотал в ушах. Княгиня сидела на деревянном резном кресле, по бокам которого стояли сыновья. А чуть сзади, стоял сам князь. Одна его рука покоилась на спинке кресла, и пальцы его жены покоились на его ладони. А вот вторая рука была занята. На ней он держал юную княжну Ярину, снежинку князя Ярого и его сердце, как он говорил.

Девочке на портрете было лет пять, белокурые локоны струились по зелёному бархату платья. Носик был гордо вздёрнут, бровки насуплены. Малышка со всей серьёзностью смотрела на художника ярко-синими глазами. И это выражение было мне знакомо. Хорошо знакомо.

И сейчас я понял, почему так странно смотрел евнух на Малис. Просто та Малис, которая уезжала вместе с матерью и братьями год назад в Геликарнак, была точной копией изображенной на портрете девочки, с той лишь разницей, что у Малис были зелёные глаза. Даже время не смогло настолько изменить юную княжну, чтобы я сейчас не находил всё больше и больше знакомых черт.

Я посмотрел на Далли и тут же забыл обо всём. Такой ужас и боль плескались в её глазах! Слёзы текли по побелевшему лицу, а она только приоткрывала рот, словно не могла вздохнуть. И тут я вспомнил, что Ираидала ничего не знала или не помнила о том, кто она и откуда. Видимо детский разум решил спрятать от неё эту память. А сейчас она вернулась, и скорее всего, сейчас Далли снова в том дне, когда погибла вся её семья.

Подхватив её на руки, я бросив всех, и не обращая внимания на визг Анаис о том, что этого не может быть, и не может Ираидала оказаться настолько высокородной, и испуганный выдох матери, вынес Ираидалу на балкон тронного зала, где было больше воздуха. Я звал её и просил сделать вдох, хоть один, просил вспомнить, что она здесь, под защитой, а весь тот кошмар в далёком прошлом!

В хриплом и каком-то надтреснутом голосе я с трудом узнал мою Далли.

– В ту ночь был праздник, годовщина того дня, как папа объявил маму своей женой и княгиней. Праздник был в замке. Я была очень недовольной и даже села отдельно от родителей, потому что они опять приняли старшего сына короля Димарии, хотя за пару дней до этого он уехал со скандалом. Я при всех сказала, что он злой и противный, и я спрыгну со стены замка, если ещё раз он посмеет сказать, что он мой жених. – Шептала она, глядя в пустоту. – Отец тогда сказал, что не получается у принца найти со мной общий язык, а неволить дочь и заставлять он не будет. А когда этот принц приехал с извинениями и просьбой простить ему вспыльчивость, ведь он уже привык к мысли, что я стану его, отец принял его и пригласил на праздник, подготовка к которому шла полным ходом. А я обиделась. Даже не надела платья, которое мама приготовила мне на праздник. Все собрались, не было только одного из братьев. Он должен был до полуночи отвечать за охрану стен, а потом его должен был сменить другой брат. В полночь, ровно на десять минут, вся семья должна была быть вместе, мама хотела именно в это время сообщить новость отцу, о которой пока знали, она, я и наша лекарка. Только никто тогда не знал, что враг уже внутри стен, мы сами впустили своего убийцу. За час до полуночи принц встал из-за стола, сказав, что забыл подарок в комнате. Он вернулся минут через сорок, с мешком, с которого капала кровь. Он швырнул его на стол перед родителями. Отец встал из-за стола со словами, что принц забывается, а тот только рассмеялся. Мама вскрикнула, от падения мешок раскрылся, а в нём была голова моего брата. В зал ворвались воины из охраны принца. К этому времени они перебили охрану на воротах, напав со спины и без шума, и открыли ворота, в которые ворвались наёмники. Только сейчас со двора стал доноситься странный шум. Охранники принца разрядили в собравшихся в зале арбалеты, а потом начался бой. Но враги всё прибывали. Отец защищал маму, а меня брат. Когда стало понятно, что нападавших всё больше, а отец не может сражаться в полную силу, мама схватила кинжал с длинным трёхгранным клинком и сама себя убила, развязывая отцу руки. Понимая, что я всё равно умру, а перед смертью меня ждёт худшая участь из возможных, брат собирался убить меня сам, чтобы я ушла без мучений. Это понимала даже я. Он развернулся ко мне, но сквозь его горло прорвался клинок принца, облив меня кровью брата.

Отец рванул ко мне, но сразу несколько копий проткнули его тело насквозь. Принц стоял надо мной с мерзким оскалом и говорил, что сейчас он развлечётся, а потом отдаст меня своим воинам, чтобы любой желающий мог выполнить любую свою прихоть с последней княжной Севера. Но договорить он не успел.

Защелкали арбалеты, принц и его люди пали от рук наёмников, которых сами и привели.

Один из их командиров хотел меня убить и уйти, второй сказал, что за меня дадут столько денег, что и представить сложно, а чтобы не было проблем, он напоит меня зельем, отбивающим память, и я никогда и не вспомню, кто я и откуда. Он разжал мне челюсти и влил какую-то горькую дрянь мне в горло, и зажал рот, чтобы я не выплюнула. А я хотела запомнить хотя бы родителей и без конца повторяла "Кир и Далия, Кир и Далия"... Даже не помня, кто это, даже уже неправильно произнося имена...

– А все решили, что это твое имя, Ираидала. – Говорю ей, с тревогой наблюдая за тем, как она замирает, впадает в какое-то оцепенение.

Боясь не успеть, я схватил её на руки и бегом побежал в сад, усадил её на скамью в зарослях каргиза и пытаюсь дозваться до неё, понимая, что сейчас она вернулась в ту ночь, и вновь, и вновь на её глазах гибнет её семья. Утянул её безвольное и несопротивляющееся тело к себе на колени, укачиваю и растираю её плечи одновременно, и понимаю, что не в силах пробить панцирь, который покрывает её душу ледяной коркой.