комнаты обставить по ходу дела?” Дженни отвечает сквозь смех – прозвучало это фальшиво, но, возможно, мне так показалось из-за воздуха, приглушавшего все звуки: “Ох, Конор, расслабься. Мы можем себе это позволить. Ну да, придется реже ходить по ресторанам, и что с того? Все равно рядом ни одного нет. Я хочу, чтобы все было красиво”. Я говорю: “Просто так будет безопаснее. На всякий случай”. Может, мне стоило промолчать, но то место… Там такое ощущение, будто за тобой наблюдает здоровенный пес; он приближается, и ты понимаешь, что сматываться ко всем чертям надо прямо сейчас. Пэт тоже рассмеялся и говорит: “Братишка, ты хоть знаешь, как быстро растут цены на недвижимость? Мы еще даже не переехали, а дом уже стоит больше, чем мы за него платим. Его в любой момент можно выгодно продать”.

– Если они и сошли с ума, то не одни, а вместе со всей страной. Обвала не предвидел никто, – сказал я и услышал, как напыщенно звучит мой голос.

Конор дернул бровью:

– Вы так думаете?

– В противном случае страна не угодила бы в такую пропасть.

Он пожал плечами:

– В финансах я не смыслю, я всего лишь веб-дизайнер. Однако я понимал, что никому не нужны тысячи домов в глуши. Люди покупали их только потому, что повелись на обещания, будто через пять лет они смогут продать свою недвижимость в два раза дороже и переехать в место поприличнее. Даже я, обыкновенный кретин, понимал, что простаки, готовые вкладываться в пирамиду, рано или поздно закончатся.

– Вы только полюбуйтесь на нашего Алана Гринспена[26], – сказал я. Конор начал меня злить – потому что оказался прав и потому что Пэт и Дженни имели полное право считать, что он ошибается. – Приятель, задним умом мы все сильны. Ты бы не помер, если бы проявил чуть больше позитива.

– В смысле, навешал бы им еще больше лапши? С этим отлично справлялись другие – банки, застройщики, правительство: “Скорей покупай, это самая выгодная инвестиция в твоей жизни…”

– Если бы мои лучшие друзья стояли на краю пропасти, я бы тоже им что-нибудь сказал, – заметил Ричи, с хрустом смяв пакетик с сахаром и бросив его в корзину. – Может, их бы это и не остановило, но падение хотя бы не стало таким шоком.

Оба смотрели на меня так, словно они заодно, словно я чужак. Ричи просто подталкивал Конора рассказать о том, как кризис подействовал на Пэта, но мне все равно стало досадно.

– Продолжай, – сказал я. – Что было дальше?

Конор подвигал челюстью; воспоминания взвинчивали его до предела.

– Дженни – она терпеть не может ссоры, – так вот, Дженни говорит: “Видел бы ты, какой огромный сад позади дома! Мы думаем поставить там горку для детей, а летом будем устраивать барбекю. Ты сможешь оставаться на ночь и не беспокоиться, не перебрал ли с пивом…” Только в этот момент через дорогу раздается страшный грохот, словно целая упаковка черепицы рухнула с лесов, что-то в этом роде. Мы все аж подпрыгнули. Когда сердце у меня снова забилось, я спрашиваю: “Вы точно уже решили?” – и Пэт говорит: “Ага. Надеюсь, что решили, залог-то нам не вернут”.

Конор замолчал. Потом покачал головой:

– Он пытался обратить все в шутку. Я говорю: “К черту залог. Еще не поздно передумать”. И тут Пэт прямо взорвался. Как заорет: “Какого хрена! Тебе сложно хотя бы притвориться, что рад за нас?” На Пэта это вообще не похоже – говорю же, он никогда не выходил из себя. Так я понял, что у него и правда возникли сомнения, причем большие. Я говорю: “Ты реально хочешь этот дом? Скажи мне”. Он отвечает: “Да, хочу. Всегда хотел – и тебе это известно. Если ты намерен до конца жизни снимать холостяцкую квартирку…” А я такой: “Нет, я не про дом вообще, а про этот дом. Ты его хочешь? Он тебе хоть чуть-чуть нравится? Или ты покупаешь его только потому, что так надо?” Пэт отвечает: “Ну да, он не идеален, это я и без тебя отлично понимаю. А что, по-твоему, нам делать? Черт побери, у нас же дети. Когда у тебя семья, тебе нужен дом. Тебя что-то не устраивает?”

Конор провел ладонью по подбородку – так сильно, что осталась красная полоса.

– Мы орали друг на друга. Там, где мы выросли, полдюжины стариков уже высунулись бы посмотреть, что стряслось. Тут ничего даже не шевельнулось. Я говорю: “Если не можете купить то, что на самом деле хотите, то продолжайте снимать, пока не заработаете достаточно”. Пэт говорит: “Господи Иисусе, Конор, так дела не делаются! Нам нужно обзавестись недвижимостью!” Я: “Таким вот образом? Залезть по уши в долги ради дыры, которая, возможно, никогда не станет пригодной для жизни? А вдруг ветер переменится и вы тут застрянете?” Дженни берет меня под локоть и говорит: “Конор, все в порядке, честное слово. Я знаю, ты просто переживаешь за нас и все такое, но ты ужасно старомодный. Сейчас все так делают. Все”. – Он сухо рассмеялся: – Она так это сказала, будто изрекла неведомо какую мудрость. Будто за ней осталось последнее слово, и точка. Я не верил своим ушам.

– Она была права, – тихо сказал Ричи. – Сколько ребят из нашего поколения поступили так же? Тысячи, брат. Тысячи и тысячи.

– И что? Какая, на хрен, разница, что делают все? Они же не футболку покупали, а дом. Это не инвестиция – это дом. Если позволяешь другим решать за тебя в таких вопросах, если следуешь за толпой только потому, что это модно, то кто ты? А если завтра стая изменит направление, ты что, отбросишь все свои убеждения и начнешь заново – потому что тебе так сказали? Тогда кто ты? Никто. Ты – никто.

Ярость – твердая и холодная, как камень. Я вспомнил кухню, разгромленную и окровавленную.

– И ты так и сказал Дженни?

– Да ничего я не смог сказать. Пэт… Наверное, он прочитал все по моему лицу и говорит: “Дружище, это правда. Опроси хоть всю страну, девяносто девять процентов подтвердят, что мы поступаем правильно”.

Снова этот скрипучий смех.

– Я смотрел на них во все глаза, раскрыв рот. Я не мог… Пэт никогда таким не был. Никогда. Даже в шестнадцать лет. Да, он мог за компанию выкурить сигаретку или косяк на вечеринке, но всегда знал, кто он. Пэт никогда не делал больших глупостей – не садился в машину, если водитель пьян, кто бы ни пытался на него надавить. А тут на тебе: